«Из нас насильно делают иждивенцев»
Наталья Картушина — инвалид с детства. Сейчас ей 44 года, она воспитывает сына, пишет картины, играет в театре и участвует в модных показах. Так ли ограниченны возможности человека под ярлыком «с ограниченными возможностями здоровья»? Или под другим ярлыком — «инвалид»? Наталья Картушина рассказала о том, что не инвалидность ограничивает человека.
— У меня проблемы с опорно-двигательным аппаратом. Когда я родилась, все было нормально, была здоровым активным ребенком. Но в три года врачи заметили изменения в суставах. Поэтому все, что я помню из детства, — как постоянно лежала в больницах.
Сейчас я даже жалею, что потеряла тогда столько времени. Ребенок должен веселиться, играть, а больница совершенно не то место, в котором нужно находиться детям.
— Как же воспоминания школьных лет? Или вы обучались на дому?
— Я ходила в садик, окончила обычную школу. Единственное, что меня отличало от других детей, — отставание в росте. Передвигаться было не настолько проблематично, как сейчас. Мы с одноклассниками играли в городки, в казаки-разбойники со стрелочками... Все, как у всех.
И только когда к врачам приходила, они спрашивали: «Что у тебя болит?» А я не понимала. Ничего же вроде не болит. Теперь я знаю, почему они это спрашивали. Мое заболевание постепенно разрушает суставы. Поэтому сейчас мне больно передвигаться самой.
А чтобы участвовать в этой жизни, нужно шевелиться, нужно двигаться! Даже если убрать физическую боль, которую приходится терпеть, для активной жизни нужна сила воли.
— Но, несмотря на все это, вы ведете достаточно активную жизнь.
— Да, стараюсь, насколько это возможно.
У нас в городе есть театр «Индиго». Это театр для разных людей: с задержками в развитии, например. (На самом деле речь идет о «Чудо-театре» — совместном проекте школы-студии-театра «Индиго» и фонда «Обыкновенное чудо». Здесь на сцене одновременно играют глухие и слабослышащие актеры «Индиго», артисты других профессиональных театров Томска и люди с нарушениями функций опорно-двигательного аппарата — прим.ред.). Когда я пришла туда впервые, понаблюдала, честно говоря, мне захотелось сбежать. Сложно смотреть на взрослого человека, у которого проблемы с головой.
Я поняла: если у меня такое отношение, то насколько же это шокирует людей условно здоровых! Но именно для этого нам всем нужно встречаться. Чтобы общаться, стать ближе и понять, что люди — это не страшно.
Сейчас для меня в театре все стали такими родными, что просто слов нет. Там есть мальчик-аутист, он так замечательно читает! Со мной туда ходит знакомая, у которой ДЦП, несвязная речь. Она сорок с лишним лет жила с этими проблемами, но буквально после нескольких занятий по сценической речи все изменилось. Что уж говорить о том, как это внутренне раскрывает.
Еще есть школа «Особая мода». Там занимаются люди, у которых проблемы с опорно-двигательным аппаратом. Я пришла туда на кастинг, меня взяли. И начались репетиции. Мы изучали актерское мастерство, искусство модельной походки, танцы. После всего этого состоялся мой первый показ. Это было очень волнующе!
Я, как художник, понимаю, что у меня не модельные данные, но какая женщина не хочет выглядеть красиво? И я люблю сцену. Это мое. Пусть это нескромно звучит, но замахнемся на великое.
Искусство и сцена всегда были мне необходимы. Я еще в юности выступала, у нас в училище была театральная студия.
— Расскажите о времени в училище. Я так понимаю, вы учились на художника?
— Да, я закончила одиннадцать классов и поступила на художественное отделение. Но к концу первого курса попала в больницу, тогда мне оформили инвалидность. Пришлось брать «академ». После этого вернулась и окончила училище. Моя профессия — художник росписи по дереву.
— Вы работаете по профессии?
— Я рисую на заказ. Это не приносит большого дохода, но дело не в этом. Я ищу пути зарабатывать. Через знакомых нахожу людей, которых интересует мое творчество. Они привозят мне материалы, потом забирают готовую работу.
Мне повезло в жизни тем, что я получаю колоссальное удовольствие от работы, а потом мне за это платят.
— Что вы думаете о постоянной работе? Реально ли сейчас в России найти постоянную работу человеку с ограниченными возможностями здоровья?
— Мы можем работать. Если государство оборудует рабочие места для инвалидов, не придется платить столько пенсий.
Я работала большую часть своей жизни. Но сейчас работы почти нет. Конечно, даже если места оборудуют под наши нужды, найдутся люди, которые не шевельнутся. Это не удивительно, если тебе годами втирают мысль: «Получай свою пенсию и сиди на месте». Но такие люди есть в каждой среде. Кто-то с руками-ногами сидит на печи и мечтает, что у него в тридцать лет будет квартира-машина, и в тридцать лет продолжает лежать и мечтать. А другие делают все, что могут.
Я готова работать, делать то, что мне по силам. Да, я не готова разгружать вагоны с углем, но что-то же я могу делать! Я работала диспетчером, платили смешные деньги — две тысячи. Это копейки, но и это хорошо.
И нас таких много. Мы занимаемся в «Особой моде», в театре «Индиго». У нас есть желание что-то делать, но нет возможности. Из нас насильно делают иждивенцев.
— Разве достаточно только оборудовать рабочие места?
— Конечно, нет. До работы еще нужно как-то добираться. А дороги и тротуары у нас тоже не в лучшем состоянии.
— Вы модель и актриса, у вас часто проходят репетиции. Каким образом…
— Я решаю проблемы передвижения? Такси. По-другому никак. К сожалению, на поездки тратится огромное количество денег. Конечно, когда получается, меня на социальном такси могут прихватить. А в основном просто ищу машину подешевле. Потому что самостоятельно я максимум могу из подъезда выйти.
— А магазины, почта, банк? Туда ведь не доедешь на такси.
— В этом мне помогает сын. Когда он в университете, меня выручают друзья.
У меня есть друг Женя, он колясочник. Мы с ним ездим в магазин на его коляске. Я могу сзади встать на поручень или на коленях у него сидеть. Мы и гуляем так же.
Мне помогают друзья и семья. Еще есть неуспокоенные люди. Без них было бы намного сложнее.
— Неуспокоенные — это как?
— В сознании человека сидит такая мысль: «Пока меня что-то не касается, все нормально». Но есть люди, которые думают иначе. Они занимаются чужими проблемами, несмотря на то, что у них есть куча своих проблем, есть работа и семья. Вот этого в мире очень не хватает. Этой неуспокоенности. Понимания, что чужие проблемы могут в любой момент тебя коснуться.
Я поражаюсь женщине, которая организовала «Особую моду». Будучи на коляске, она находит силы заниматься этим проектом. Я смотрю на нее и, честно говоря, в тайне себя обвиняю. У меня тоже есть внутренний позыв, желание собрать людей. Учить их росписи, например. Я могу расшевелить людей, и это нужно делать! Поэтому я грызу себя, говорю: «Ты можешь делать больше, чем сейчас». Но пока, наверное, кишка тонка.
Низкий поклон от меня неуспокоенным людям, которые организуют подобные проекты. Если повсеместно будут встречаться такие люди, которым небезразличен мир, все будет меняться. Если я наберусь мужества, я тоже смогу кому-то помочь.
— Вы думаете, мир действительно можно изменить?
— Да! Вы пришли к тому человеку, который по натуре оптимист. Несмотря на мой возраст, у меня «розовые очки».
Я считаю, что мир станет лучше, если мы будем друг друга слышать, помогать друг другу. Вы — нам, мы — вам. Мы же не просто так в этой жизни, мы многое можем.
У нас народ сильный. С рождения мы выживаем в трудностях. Прошел отбор еще на стадии роддома и карабкаешься. Мы все постоянно что-то превозмогаем. А жить хочется хорошо. Но зато мы сильные. Значит, мы должны жить для чего-то глобального и великого. А для чего еще человеку жить?
