Александр Лунев: «Если и продам башню, то ради башни повыше»
История томича, который купил водонапорную башню, чтобы в ней жить, сейчас известна без преувеличения по всей России. Александр Лунев, экономист без строительного или инженерного образования, в одиночку ремонтирует башню два с половиной года. За это время в его будущем жилье появились перекрытия, надежная лестница, новые окна, до конца года Лунев надеется утеплить и обшить досками фасад, медленно, но решается вопрос с канализацией. Правда, проблем тоже стало куда больше: сроки строительства затягиваются, а деньги кончились. О том, как не отчаяться во время грандиозной стройки, как башня становится краундфангдинговым проектом почти что для всей страны, и что будет делать Лунев, когда реставрация закончится, мы беседовали прямо на стройке.
***
— Полтора года назад, когда история с башнем только «раскручивалась», ты был полон оптимизма и, кажется, еще не понимал, насколько это масштабный проект. А когда этот оптимизм у тебя поугас?
— Это случилось, наверное, в этом июле, когда я занимался водопроводной трубой. В итоге из-за моих неправильных действий случился потоп, из-за которого пришлось перекрыть магистральную трубу, оставив без воды колонку и здание СФТИ. Когда огромный котлован возле башни начал обваливаться, было правда катастрофично, для меня это был очень стрессовый день. Но я подумал: а что меня больше беспокоит — то, что надо опять вызвать экскаватор, что уже часть песка была засыпана, что геотекстиль был положен, что все это придется выкинуть, раскопать еще глубже и заново начать делать или то, что я вынужден перекрыть воду в корпусе СФТИ на шесть часов? Ну ок, случилась фигня, сейчас все сделаем заново.
— И ты ни разу не хотел бросить?
— Нет. Один человек приезжал, который занимается девелоперским бизнесом: покупает «убитую» недвижимость, приводит в порядок и сдает в аренду. И он ходил, восхищался, говорит: Александр, очень круто, вы прям большой молодец. За сколько вы бы продали башню? — Ну, вы же человек рациональный, вы же понимаете, что эта башня никакого коммерческого успеха не принесет, только если устроить мини-гостиницу или проводить свадьбы-корпоративы-похороны, — говорю я. — Башня не продается. — Все равно, есть же какая-то сумма? — Десять миллионов рублей, — сказал я, прекрасно понимая, что в городе нет людей, которые готовы купить ее за такие деньги. — А что вы будете делать с этими деньгами? — Я построю башню повыше.
— А почему тебе не захотелось все это бросить?
— Думаю, это немного похоже на алкоголиков. Хотя я сам никогда в жизни не был пьян (всегда в шутку отвечаю, что, видимо, мой организм сам вырабатывает достаточное количество дурманящих веществ). Никогда в жизни человек не может назвать себя бывшим алкоголиком. В любой момент он находится в опасности срыва. В моей ситуации было похожее состояние: я перестал платить банкам по кредитам, для меня это было очень тяжело, потому что долгие годы я считал, что нарабатываю себе репутацию. Что я такой прекрасный руководитель, эффективный предприниматель, что всегда плачу по своим долгам.
Я дошел до точки, когда пришлось признать, что нет, я совершенно точно не предприниматель, потому что иначе это все уже бы приносило деньги. Моя репутация в банках России испорчена безвозвратно, у меня кончились деньги, башня в залоге, я езжу на машине, которую мне дал человек, потому что она ему пока не нужна. Мне неизвестно, когда я закончу свой проект с башней и смогу в нее переехать. И ты просто понимаешь, что просветов никаких нет. Ну и че? Я же не могу просто взять и повеситься сейчас в этой башне, это как-то глупо. Соответственно ты принимаешь, признаешь, как эти самые алкоголики, что зависимость есть, и она не денется никуда всю свою жизнь, и что-то надо с этим делать.
Это очень плохо, что y навсегда испортил свои отношения с банками, но, с другой стороны, я сейчас с ужасом думаю, что много лет брал кредиты под 30-40-50 процентов годовых. Это же полное безумие! Хорошо, что я не буду брать такие кредиты! Главное сейчас — не подвести людей, которым я в частном порядке должен деньги, но они все знают мою ситуацию, и они в меня верят. Таких сейчас пять человек. Это тоже дает мне силы.
— А кто эти люди?
— Самые разные. Один — программист, второй — мелкий частный предприниматель, третьи — семья журналистов, которые очень легко заработали 300 тысяч на этих выборах, прочитали про мои беды и спросили: «Если мы тебе дадим 300 тысяч, ты нам когда-нибудь их вернешь?» — «Когда-нибудь верну, — сказал я, — но не знаю, когда».
Есть человек в Москве, которого я никогда не видел раньше, но когда я написал: «Мне нужны деньги на окна», он скинул мне десять тысяч. А после моего сообщения «Ребята, у меня размыло яму, мне очень срочно нужен экскаватор, песок, вот это все», он перевел мне 20 тысяч. Я приехал в Москву, встретился с ним, это оказался очень взрослый мужик, коренной москвич, директор фабрики лимонадов.
— Зачем ты встречаешься с ними? Чувствуешь себя должным?
— Чувствую, что это моя обязанность, и мне интересно узнать их мотивацию. Я говорю: «Мурат, я очень признателен тебе, но мы никогда не встречались, я не делал тебе ничего хорошего в своей жизни, и ты вдруг взял и перевел для тебя, наверно, существенную сумму». Он ответил: «Да, это существенная сумма, но, блин, чувак, ты радуешь! Ты — одна из причин, по которой я до сих пор не эмигрировал».
Люди ведь уезжают не потому, что им тяжело жить, а потому, что они не видят других людей, с которыми у них есть что-то общее. Люди остаются, когда смотрят на кого-то и думают: «О, а не все пропало: не только сумасшедшие инвесторы, которым некуда девать денег, или московские хипстеры занимаются переделкой своих городов, но и в глубинке есть психопаты».
— У тебя есть сейчас есть люди, из-за которых ты бы не согласился уехать из страны? Другие городские психопаты?
— У меня есть башня! Меня, наверно, держат здесь не только люди. Но я точно знаю, что два человека в стране после моей истории тоже начали заниматься приватизацией башен.
Вместе с тем я-то самонадеянно считаю, что я достаточно адекватный сумасшедший. Мне как-то написал один человек из Москвы, и он реально безумен. Он пишет: «У меня тоже башня, вот фотки, она стоит в подмосковном лесу. Ну а вообще, ничего удивительного, что мы с тобой встретились, потому что башня — это портал в другой мир, а на уровне высоких энергий такие вещи всегда пересекаются и взаимодействуют». И понес какую-то дикую эзотерику про силу камней.
В этом есть, конечно, изрядная доля кокетства, когда я называю себя сумасшедшим. Например, в городке Лебедянь жил такой человек по фамилии Мулярчик. Он с 84-го года строил там метро: выкопал 300 метров узких подземных ходов, которые, разумеется, даже близко на метро не были похожи. Выкладывал их самодельным кирпичом, делал какие-то проходки, траншеи. И местные жители считали его больным. В 2011 году Мулярчик умер, он уже был старенький, родственники сказали: «Вы что, с ума сошли, какое метро, метро не будет!», и местная власть просто вызвала экскаваторы и завалила входы в эти тоннели.
Вероятно, этот человек занимался тем, что ему нравилось. Вероятно, верил в то, что из этого может получиться что-то полезное для общества. Но всем окружающим было понятно, что занимается он всякой ерундой. Я сейчас 2,5 года занимаюсь чем-то похожим. Жить в башне — это прикольная идея. Но это работа в себя и для себя. Разумеется, я облагораживаю один из городских памятников, но обществу на это, по большому счету, наплевать.
— А что ты хочешь сделать не для себя?
— Мне все чаще хочется, чтобы изменения переросли границы башни. Например, вы сами видели улицу, на которой она стоит. Мусорка. Стоянка маршрутников, которые, простите, ходят в туалет, где стоят. Дорогу постоянно подмывает. Вся улица в грязи или в пыли. Сарайчики местных жителей. Это никому не нравится, но все привыкли. Разумеется, жители считают, что это должна решать мэрия. Да, должна, но в каком-то идеальном месте, не у нас в стране и в городе. Я считаю что улучшать свою улицу — не просто моя возможность, это даже обязанность.
А у меня сосед отгородился трехметровым забором, сделал себе мирок безопасный — и все. Все наши проблемы возникают из-за того, что мы очень инфантильны. Все, что находится за пределами нашего невзрослого мирка, — это не наше дело, это детское «Оп, я в домике!». Я когда читал исследования по урбанистике, узнал, что в Нью-Йорке выявили такой синдром, который сами урбанисты в шутку называли «NOBY» — «not only in my backyard». Мол, то, что вы делаете, — это хорошо, и вы молодцы, но, пожалуйста, не рядом с моим домом.
Но когда-то же надо взрослеть! Сейчас я один занимаюсь башней, потом нахожу какой-нибудь коллектив злоумышленников-единомышленников, которые бы мне помогали заниматься улицей. Мы учреждаем некую общественную организацию, ищем краудфандинг или, может быть, инвесторов.
Я не уверен в том, что изменения в масштабе города произойдут при моей жизни. Но в масштабах улицы — вполне. История с башней придает мне то ли вес, то ли ускорение. А, как известно, масса, помноженная на ускорение, дает силу. Какими я метафорами изъясняюсь!
— В 2016-м году ты должен представить власти отреставрированный памятник архитектуры. Что произойдет, если ты этого не сделаешь?
— Теоретически должен быть составлен акт, что я завершил реставрацию в здании. Но, я думаю, он, скорее всего, не будет составлен никогда. Потому что то, что я это делаю все сам, уже означает, что департамент культуры вряд ли подпишет такую бумагу. Может быть, я договорюсь с какой-то строительной компанией, мы подпишем договор, они составят мне акт, что они выполнили эту работу (за месяц), я приду с этим актом в департамент культуры, и там мне скажут: «Да-да, мы вам верим».
Единственное и самое страшное наказание, которое может быть для меня, — это отчуждение права собственности на башню. Это очень сложно, крайне геморройно, и это нанесет огромный ущерб имиджу города и области. Поэтому я не очень в это верю. Назначить мне штраф как-то глупо, потому что я же теперь пуленепробиваем для штрафов, с меня просто нечего взять. Вспомнил стихотворение сейчас, мол, когда потеряешь свои оковы, осознаешь, что ты свободен.
