Тридцать лет на страже томских дорог
На днях, 3 июля, Государственная инспекция безопасности дорожного движения отметила юбилей — службе, отвечающей за порядок на наших дорогах, исполнилось 80. И 30 лет из этих 80 проработала в ней Земфира Гавриловна Абрамова, интервью с которой мы сделали накануне праздника.
Решение стать рядовым сотрудником ГАИ Земфира Гавриловна приняла, уже поработав на руководящем посту. Но сначала, окончив в 1951 году школу в Каргаске, поступила в автомобильный техникум по специальности «Колесные машины». Выбор, согласитесь, не совсем девичий. Отсюда и первый вопрос — почему?
— Когда в Каргасок после войны пришла первая «полуторка» (легендарный советский грузовик ГАЗ-АА, памятники которому и сейчас стоят в нескольких городах бывшего СССР — прим. ред.), для нас, ребятни, это было такое событие — почти как в космос слетать! Мы за ним бегали и, что самое интересное, не отставали: дороги тогда были песчаные, поэтому ехала машина медленно. Как сейчас помню и водителя, дядю Ваню Барышева. Меня все это просто завораживало. И до сих пор машина для меня — одушевленное существо. Отсюда, наверное, и выбор. После техникума я работала сначала в грузовом автопарке, потом — в таксопарке. Их тогда в Томске было два, и я работала во втором. Сначала механиком, потом — начальником колонны. В подчинении у меня было около ста таксистов. А в 1963 году перешла в ГАИ.
— В 1963 году вам было всего 26 лет! Трудно было в таком возрасте с сотней таксистов справляться?
— Нет, мы с ними как-то понимали друг друга. С мужчинами работать хорошо, главное — не ущемлять их мужское достоинство, но и своего при этом не терять. Они видели, что я требую то, что положено. Хотя поначалу, когда я только пришла, никакого взаимопонимания не было, думала, даже увольняться придется. Но потом мы с бригадирами собрались, поговорили и поняли друг друга. Зато когда я уже работала в ГАИ, первыми моими помощниками были именно таксисты. Увидят меня, остановятся, спросят, не надо ли чем помочь. А в ГАИ меня пригласили потому, что я отвечала за работу автоматизированных дружин и вместе с ними выходила на дежурство. Вот меня и заметили.
— Автоматизированные дружины — это что?
— Это то же самое, что добровольные народные дружины, только на колесах. Водителей ставили в определенное место, и они помогали инспекторам дежурить. Ребята очень активно работали и были очень хорошим подспорьем для ГАИ. Инспекторы ведь вроде бы делают свое дело по долгу службы, а тут — такие же водители. Поэтому нарушители с ними разговаривали на одном языке.
— И как же вы решились оставить свой руководящий пост?
— Да я как-то никогда в начальники не рвалась, мне это не надо. А тут было дело интересное и нужное. Я ведь хорошо знала, какая обстановка на дорогах! Конечно, машин тогда было значительно меньше, чем сегодня, но происшествия, в том числе и страшные, все равно случались. И воспринимались они намного острее — это сейчас к ним все как будто привыкли. Поэтому я и пошла в ГАИ. Нас тогда в Томске было всего 30 человек, и коллектив был очень дружный.
Начальником ГАИ была Антонина Акимовна Приколотина, светлая ей память — удивительный, просто чудный человек. Она работала в ГАИ и во время войны, и после войны, все становление службы произошло при ней. Мы ее звали «мать дорогая» — она никогда не приказывала, просто говорила — ребята, надо сделать. Авторитет у нее был очень большой, и не только в городе. Во всей стране было две начальницы ГАИ, и Антонина Акимовна была одной из них. После того, как я пришла к ней на собеседование и мы поговорили, она поехала в управление, в отдел кадров. Но начальник отдела сказал — сейчас не война, женщин брать не будем. Это в войну их мобилизовали, потому что работать было некому. Тогда она пошла к начальнику УВД, поговорила с ним, и меня приняли — правда, на должность регулировщицы, потому что свободная офицерская должность появилась только через год.
Позже, в 1974 году, я закончила Высшую школу милиции. А тогда мне дали машину, «Москвич-407», и мы с Василием Константиновичем Вершининым по очереди ездили по городу и в громкоговоритель обучали народ правилам движения. Объясняли, как и где переходить дорогу, в какую сторону при этом посмотреть... Позже мне рассказали, что однажды во время моего дежурства в здании облисполкома шло совещание, которому я сильно мешала. Кто-то не выдержал — да скажите вы ей, чтобы перестала! Но председатель облисполкома Васильев сказал — не надо, девушка все правильно делает.
— Видимо, проблемы с обученностью правилам дорожного движения действительно были серьезные.
Конечно, этому ведь тогда нигде не учили, в том числе в школах, и с этой толпой необученных пешеходов нужно было что-то делать. Потом мы стали работать со школами — и с детьми, с учителями. Сейчас отрядам Юных инспекторов движения, которые мы создавали, уже 30 лет. Вот вчера я встречалась с детьми из нашего лагеря — мы каждый год их привозим сначала в Лагерный сад, к Вечному огню, а потом вместе едем по городу, и я им показываю — как рос и развивался Томск, где что раньше находилось, какие были транспортные потоки. Сейчас, конечно, интерес к движению не такой, как раньше — к нам в лагерь ЮИД в смену приезжало по 150-200 человек, и всем очень нравилось. Но нам повезло, что Владимир Николаевич Лабенский, замдиректора Дворца творчества юных, и сейчас эту работу продолжает. Я его помню еще членом пионерского штаба.
Однажды мы проводили первый городской конкурс «Светофор». Собрали полный зал ребятишек, я стою за кулисами и волнуюсь — первый раз же! А он тогда в восьмом классе учился. Посмотрел на меня и говорит — Земфира Гавриловна, что вы переживаете, я же с вами! (смеется). Работать с детьми очень важно, и дело не только в правилах движения, но и общей культуре поведения в городе. Никогда он не будет культурным, если мы будем бегать по улицам, как бараны. Прежде чем бежать на красный свет, подумай, скольких людей ты подвергаешь опасности! Взрослый человек за секунду преодолевает один метр, автомобиль — 17 метров. Ну как с ним соревноваться? А ребенок — всего 50 сантиметров, хотя ему кажется, что если он бежит, значит, он быстрее. Все это надо детям объяснять. И с родителями работать.
Я всегда говорила: дети — ваше зеркало, они с вас берут пример, поэтому будьте внимательны! Позже я стала вести передачи на телевидении: для детей — «Светофор», для взрослых — «За безопасность движения». А на конкурсы, которые мы проводили для водителей через газету, приходило по 25-30 тысяч писем.
— Ничего себе! Это ж, наверное, все водители области!
— Я и сама удивлялась такой популярности. Но жизнь ведь была совсем другая, не было никакого Интернета, а у многих и телевидения. Мы разрабатывали тесты для водителей, и они на них отвечали. Мы читали мешки писем, которые нам приходили, и на основе ответов делали анализ — чего водители не знают, о чем забывают, на что надо обратить внимание. Это ведь ошибка — думать, что все нарушения совершаются сознательно. Вникали в каждый ответ — не дай Бог ошибиться, люди ведь знают, как они отвечали! А финалистов приглашали на телевидение и там уже определяли, кому первое место, кому — второе, а кому — третье.
А однажды Егор Кузьмич Лигачев куда-то съездил и привез оттуда идею конкурса на лучшую окраску транспортных средств. Ну какая окраска, когда купить банку краски было целой проблемой? Но раз генерал сказал, значит, надо делать. Объявили конкурс, обязали руководителей предприятий в нем участвовать. А главный художник города должен был их старания оценить, решить, кто лучше. Как они выходили из положения, не знаю. Смотреть на результат приехала вся наша руководящая верхушка. Егор Кузьмич идет, смотрит: «Так, хорошо!». Подходит к фургону, который весь разрисовали пирогами, колбасами, сырами. А с продуктами тогда уже плохо было. Говорит водителю — да ты что, за тобой же полгорода побежит! Закрасить это все!
Идет дальше. Один водитель из второго грузового парка на своей машине написал: «Быстро поедешь — тихо понесут». «Да ты что? Единица тебе за оформление!» А тот встал и говорит — ничего себе! Я за свои деньги съездил в Кемерово, купил краску, ночью машину красил, и мне же еще единица?» (смеется). Водители ведь никого не боятся! Так этот конкурс и сошел на нет. Да и какой там конкурс, если в городе ни одной автомойки не было. Вернее, была одна — на станции техобслуживания автомобилей «Жигули». Подъезжая к городу, водители мыли машины в лужах. А ведь дороги тоже были не такие, как сейчас, поэтому и грязи было больше. Сейчас люди даже представить себе такого не могут!
— Раз уж мы заговорили о дорогах — как вам сегодняшние?
— Конечно, город стал шире, чище. Но с дорогами надо работать лучше, не просто латать дыры. У нас в Тимирязево, например, ни одного метра тротуара нет — люди идут буквально между автомобилями. Но я вернусь к ГАИ. Я упомянула только Антонину Акимовну, а ведь у нас и другие люди были замечательные. Заместителем у нее был Александр Николаевич Даниленко, участник войны. Сейчас он живет в Петербурге. Они всей душой радели за работу, за людей. Я не говорю, что сейчас руководители плохие — может быть, они еще лучше, я этого просто не знаю. Но тогда с каким бы вопросом или предложением не подошел, тебя всегда поддержат. Ни разу никто не сказал — не лезь, нам этого не надо. Считаешь нужным — делай.
— А вы только в областном центре работали?
— Да что вы? У нас был вертолет, мы летали по всей области, в том числе и вместе с журналистами, делали репортажи. Особенно напряженная ситуация на дорогах была в уборочную: в область приезжало очень много водителей, мобилизованных из других регионов — мы их называли «партизанами». Допустим, у человека есть образование, а опыта вождения мало, не работает он по специальности. Военкомат таких призывал, и их бригадами привозили в Томск на вокзал, а тут встречали и распределяли по колхозам. А мы уже думали, как с ними работать, потому что ни опыта, ни контроля.
А что тут было, когда начали прокладывать нефтегазопроводы! Строители набирали водителей в других регионах, от Иркутска до Ленинграда, у многих даже удостоверения не было. И считаться они ни с кем не хотели, но мы их заставили. Бывало, за одну ночь отлавливали по 30 пьяных. В Кривошеино однажды останавливаем водителя — он в трусах, босиком колесит по деревне на «Урале» без всяких документов. И еще удивляется — как это, он приехал в какую-то тьмутаракань, а его тут кто-то утюжит? Утром я пришла к его руководителю, а тот тоже в штыки — кто у меня работать будет, я на вас в обком партии буду жаловаться! Вот это, говорю, пожалуйста, прямо самому Лигачеву.
— А Лигачев вас поддерживал?
— Ну а как же. Проезжает мимо где-нибудь в районе — остановится, спросит, как дела. Главная наша задача была — не допустить происшествий с гибелью людей. А то ведь эти водители после работы, бывало, посадят студентов, которые тоже на уборку приезжали, в кузов, и давай катать. Далеко ли тут до беды? Ситуации бывали разные, конечно.
Однажды в Томском районе перевернулась машина и на дорогу высыпалось то ли шесть, то ли семь тонн зерна. Приезжаем — стоит совершенно потерянный водитель. Оказывается, местная бабушка накануне попросила его привезти дрова, а в благодарность налила самогонки У нас ведь все доброхоты — нет, чтобы просто спасибо сказать! А он совершенно непьющий, выпил 100 грамм и до утра не смог отойти — реакции никакой. Составляю протокол, спрашиваю о семейном положении. Оказывается, он один воспитывает четверых детей, сюда приехал, чтобы денег заработать и ребятишек в школу собрать. А парню 30 с небольшим! Посмотрела я на него и говорю — уберешь лопатой все до зернышка, а документы я оставляю директору совхоза, пусть он решает.
Директором совхоза «Рыбаловский» тогда был Дмитрий Петрович Бодажков, фронтовик, орденоносец. Проходит некоторое время, и однажды возле моста подбегает ко мне этот водитель, рассказывает, что очень хорошо заработал, купил детям форму к школе. Ну вот и и хорошо, говорю, урок тебе на всю жизнь. А вообще чудиков среди мобилизованных было много, но мы их хитрости знали наизусть. Однажды приехали в Кожевниковский район, задержали несколько пьяных водителей. А спиртное во время уборочной не продавали вообще. Вот где достали? Пришли туда, где они жили, стали составлять протокол. Я смотрю — посреди двора лежит огнетушитель. Странно, зачем бы ему там лежать? Покатала его ногой, а внутри — буль-буль. Оказывается, они сами делали бражку, ни на кого не надеялись.
— Вы помните многих интереснейших людей, наверняка среди них был и Николай Путинцев, легендарный «дядя Коля».
— А как же! Замечательный был человек, мне очень повезло, что я его знала. Когда я начинала работать в ГАИ, он стоял еще на понтонном мосту. Если коммунальный мост был спасением Томска, то понтонный — наказанием: пока-то машины через него перевалят! Но Плутоныч (мы его так ласково звали, вместо Платоныч — Плутоныч) никаких происшествий не допускал. А потом его поставили в центр города, и это, конечно, был его звездный час.
Он ведь не только работу свою очень любил — он был артист. Идет, бывало, по осевой линии в белой рубашке, жезлом помахивает, все его приветствуют... Это была визитная карточка Томска. Удивительный человек, доброжелательный, безотказный. Там ведь редко кто мог выстоять — это ж нужно целый день дышать выхлопными газами. Помню, однажды мы смотрели фильм о работе регулировщиц в Варшаве: они стоят на перекрестке десять минут, потом меняются. А он стоял целыми днями, и в мороз, и в жару. Иногда подъедешь к нему — Плутоныч, иди, посиди в скверике, упадешь ведь!
Потом он ушел в отставку, но еще долго приходил, стоял на перекрестке, смотрел... Скучал. И я его понимаю — работа ему давала чувство собственной необходимости, и это держало его на плаву. А отдыхать он не умел. И все его любили за доброжелательность, за какое-то ласковое отношение к людям — и водители, и пешеходы. Помню, Володя, стажер, даже его походку копировал.
И памятник ему поставили не случайно, причем деньги собирали всем городом. Чтобы по инициативе народа в России поставили памятник постовому — не было такого никогда! А сколько людей было на похоронах? Я не знаю, у какого еще известного в Томске человека было столько же. И все искренне говорили о нем самые теплые слова, потому что все его любили. Он был добрый, веселый, я могла бы рассказать о нем много таких историй, что ухохочешься. Но не буду — это человек-легенда, пусть таким и останется.
— А памятник вам нравится?
— Не очень. Вот вчера мы с ребятами ставили к памятнику корзину цветов. Я еще раз посмотрела — нет, Плутоныч, не было у тебя такого выражения лица... У него было выражение доброты, а здесь — строгий милиционер. Сейчас таких, как он, нет, к сожалению. Есть хорошие ребята, но такой был один.
— Кстати о сегодняшних ребятах. Тема щекотливая, но имидж службы, что там ни говори, за последние десятилетия подпорчен сильно. Не все, конечно, но берут ребята с водителей...
— Конечно, не все, но недаром говорится — паршивая овца все стадо портит. Я всегда говорю водителям — не давайте! Он ведь к тебе в карман не лезет, зачем ты от него откупаешься? Если нарушил что-то — оформляй нарушение, как положено, в следующий раз хорошенько подумаешь. А давая деньги, вы сами себя унижаете.
— Да, устоять, когда тебе предлагают деньги, не каждому по силам. Даже в Евангелии сказано — не соблазняйте. А еще есть проблема «двойных стандартов» — одним водителям можно больше, чем другим.
— Это все началось в 90-е — «я такой-то и такой-то, а ты кто, чтобы мне указывать?». Дурак ты, да инспектор тут стоит, чтобы тебя защищать! А у нас неприкасаемых не было. Когда я начинала работать, на мне были красные погоны рядовой. Однажды смотрю — возле горкома партии, где сейчас мэрия, целый день машины стоят, хотя есть знак, что остановка запрещена. Подошла к водителю — почему вы здесь стоите? Он мне — секретаря горкома жду. Пойдем, говорю, к твоему шефу. Он на меня посмотрел, как на идиотку. Поднимаемся на третий этаж, прошу разрешения войти в кабинет. Скажите, спрашиваю, вам тяжело пройти несколько метров, чтобы сесть в машину? Она обязательно должна стоять возле входной двери? Да нет, отвечает, не трудно, а сам смотрит на меня во все глаза. Так скажите водителю, чтобы он отъехал — он ведь встал у самой двери, и за ним — еще целый хвост машин. А у меня здесь порядок должен быть! Стоит знак, запрещающий остановку, значит, никто стоять не должен! Он велел водителю машину отогнать, и больше я ее перед дверями никогда не видела.
— А вы в 90-е еще работали?
— Я вышла на пенсию в 1992 году. Сейчас зимой живу в городе, летом — на даче. Весной кота под мышку — и сюда. Осенью кота под мышку — и домой. Спасибо Богу за все, и за то, что я дожила до такого возраста и еще не совсем память потеряла. Очень сильно и долго скучала по работе. Сейчас уже успокоилась, отодвинула все это от себя. Но если куда-то иду или еду — все время смотрю на дорогу, замечаю, кто что и как делает, кто как поворачивает, кто где дорогу переходит...
— Еще бы — это же была ваша жизнь. Хотите что-нибудь сказать напоследок нашим читателям?
— Будьте добрее друг другу. Добрее и внимательнее... Это очень помогает в жизни.
