Май 1917-го в Томске: пожар, бунты военных и нашествие сусликов
…Прошло два месяца с момента революции, и жизнь, казалось бы, начала потихоньку входить в привычное русло. Но «успокоение» было крайне зыбким. На глазах у простых обывателей и, разумеется, журналистов постепенно переставали работать привычные механизмы социальной жизни — и этот процесс, и размышления о происходящем отразились на страницах «Сибирской жизни» в мае 1917 года.
***
Закрытый университет: конец сюжета
Как известно нашим читателям из предыдущего обзора томской жизни, Совет студенческих старост 25 апреля закрыл Томский университет из-за того, что студенты не смогли добиться от профессорского собрания разрешения не сдавать экзаменационные «минимумы». Причем, как писала газета, «основной предпосылкой для принятия решения объявить забастовку является вынесенное на одной из первых после мартовского переворота общестуденческих сходок и подтвержденное последующими сходками положение, что «минимумы не соответствуют назначению и достоинству высшей свободной школы».
Вот оказывается в чем дело! Профессор Михаил Антонович Усов (тот самый, кстати, Усов, чьим именем названа одна из томских улиц) решил просветить студентов-революционеров относительно того, какие порядки царят в «свободных государствах», на которые хотели ориентироваться учащиеся Томского университета. Он писал:
«Так, в наиболее передовой республике Северо-Американских Соединенных Штатов система обучения в высших школах содержит следующие элементы. Посещение студентами лекций регистрируется тем или другим способом; пропустивший несколько лекций подряд получает от университетской регистратуры предупреждение; после третьего предупреждения студент увольняется из учебного заведения. Везде там принята курсовая система преподавания, причем для перехода на следующий курс нужно сдать весною почти все предметы данного курса, иначе студент оставляется на повторительный год. В результате неуклонного применения таких «минимумов» учащиеся почти без исключения проходят курс учения в установленное число лет; существует даже правило обозначать контингент учащихся тем годом, когда они должны окончить учебное заведение» («СЖ». 1917. № 95).
Но такие порядки царят не только в США. Изучив литературу по этому вопросу, Михаил Усов констатировал: «система преподавания в высших школах французской республики имеет почти такой же характер, а на медицинских факультетах и в некоторых высших технических школах она является там еще более «строгой». Если обратиться затем к стране истинной гражданской свободы — Англии, то мы найдем в университетах этого государства такие порядки, которые показались бы нашему студенчеству прямо невероятными». Здесь Усов имел в виду систему «туторов» («тьюторов», согласно современному произношению) — «или дядек, следящих за занятиями и также за образом жизни студентов».
Как ни странно, легче всего учиться, по сведениям Михаила Усова, было «только в монархиях средней Европы — в Австро-Венгрии и особенно в Германии»: там «высшее образование является, действительно, освобожденным от обязательных экзаменов и норм продолжительности пребывания в весьма многочисленных учебных заведениях».
Одним словом, заключал профессор, совершенно неверным является «категоричное положение» о том, что «минимумы не соответствуют назначению и достоинству высшей свободной школы». Вообще автор считал, что «учащиеся не могут быть компетентными и ответственными в деле преподавания», и заключал: «пора всем усвоить ставшую в культурных странах органической идею, что высшая школа — особенно свободного народа — не может быть закрываема никем и ни при каких обстоятельствах» («СЖ». 1917. № 95).
Неизвестно, повлияла ли публикация напрямую на стороны конфликта, но в итоге профессорам и студентам удалось договориться, и «Сибирская жизнь» с облегчением сообщила в «Томской хронике»:
«Университет открыт с 13 мая. Минимум на медицинском факультете отложен до 10 сентября. О первом курсе советом профессоров возбуждается ходатайство об отложении минимума на два предмета до 10 декабря» («СЖ». 1917. № 102).
Барнаул в огне
Одной из самых шокирующих новостей мая стало известие о барнаульском пожаре, подробности о котором публиковались в «Сибирской жизни» до конца месяца. 2 мая 1917 года буквально за день сгорела практически половина города; число жертв было невозможно сосчитать. Томичи читали в газете рассказы очевидцев о произошедшем:
«Все время стояла жара. Тянулись без конца сухие, без дождя, с ветрами дни. 2 мая ветер достиг необычайной ураганной силы, и вдруг вспыхнула затопленная банешка… Ураган подхватил огонь и понес... по направления к Оби. Через некоторое время, вследствие перемены направления ветра, огненная стихия двинулась под углом к первой линии, и тогда начался тот неописуемый ужас истребления внутри этого треугольника, который из 70-тысячного населения города сделал своими жертвами около 20 тысяч человек. Гонимые жаром люди бросали все и опрометью бежали к Оби, высоко поднявшейся в берегах. Жаром загнало их в воду, где многие тонули и уносились течением — на непогруженных в воду частях тела загоралась одежда, горели волосы, лопались глаза… Волосы встают дыбом при одной мысли, что было бы, если б эта катастрофа произошла не среди бела дня, в 11 часов, а ночью…» («СЖ». 1917. № 98).
Огонь уничтожил практически всю центральную часть города — около 40 кварталов. В телеграмме из Барнаула писали: «сгорели… управа, управление железной дороги, телефонная и электрическая станция, воинское присутствие... все магазины, городская аптека, водопроводная станция, гостиница… три высших начальных училища, духовное училище, учительская семинария, лазареты, городская библиотека, обе городские мельницы, лесопильный завод» («СЖ». 1917. № 96).
Все имущество жителей погибло. Помогали погорельцам всей губернией: немедленно были отправлены продовольствие, вещи, деньги из Новониколаевска, Томска и других близлежащих городов.
Современники писали, кроме того, что «едва начался пожар, как отовсюду поползли слухи один другого хуже. Говорили, что горят Бийск, Новониколаевск, Семипалатинск и даже Томск... одни говорят, что поджог устроили купцы, другие — немцы, третьи — черная сотня, социалисты, а то и просто чернь, жаждущая имущественного уравнения...» («СЖ». 1917. № 100).
В общем, смятение вышло немалое, и в обществе долго обсуждали причины пожара, возможность намеренного поджога в Барнауле, но, конечно, помогали чем могли несчастным барнаульцам…
«Солдатское разложение»
В самом Томске тоже было неспокойно, и прежде всего потому, что явственно стало заметно падение дисциплины в войсковых частях, размещенных в Томске. Первой «ласточкой», повествующей об этом новом грозном явлении, стала статья редактора «Сибирской жизни» А.В. Адрианова «К вопросу о дисциплине». В ней он останавливался на нескольких вопиющих проявлениях падения нравов в солдатской среде.
Первый случай был отражен в приказе по гарнизону города Томска за номером 102, который перепечатал А.В. Адрианов. А речь в нем шла о том, что солдаты выгнали с работы профессиональных грузчиков и тем самым перебили у них заработок, выполнив работу за них — что, конечно, было недопустимо даже по мнению войскового начальства.
Журналист дополнил описанную ситуацию историей о том, как проходившие по улице солдаты столкнули с тротуара старушку с пятилетней внучкой, бабушка сильно пострадала при падении, попала в больницу и через несколько дней умерла. Со всех сторон, писал редактор, несутся жалобы на то, что «солдаты-милиционеры не дают прохода женщинам, идущим по улице поздно вечером, они пристают к ним, говорят гнусности».
В то же время становятся известны и такие случаи, когда «солдата, стоявшего на часах у полкового денежного ящика, застали спящим»; постоянно слышны «жалобы прапорщиков на то, что они на приглашение к солдатам приступить к занятиям нередко встречают заявление, что они не желают заниматься и не занимаются…».
Журналист пишет: «Ограничимся приведенными фактами, они свидетельствуют об упадке дисциплины, о забвении солдатами воинского долга. Вопрос о дисциплине в настоящий момент, может быть, самый важный вопрос, вопрос о жизни или смерти нашего государства. Он требует самых серьезных, безотлагательных мер к восстановлению в солдатской среде понятия о чести, о долге, о своих обязанностях» («СЖ». 1917. № 99).
Материал с говорящим названием «Надо образумиться» вновь повествует о вызывающем поведении солдат — как в действующей армии, так и в тыловом городе Томске. Поводом для разговора стало письмо прапорщика Пугаченкова из армии, в котором он жаловался на отказ от выполнения своих обязанностей солдат, прибывших в составе новых маршевых рот на фронт. Журналист указывал на то, что этот процесс проник уже и в тыл:
«Посмотрите кругом себя, на улицах, на этих солдат, исполняющих обязанности милиционеров, на этих праздношатающихся с семечками в кармане людей, на этих в военной форме ловеласов, сидящих по вечерам на лавочках у домов в обнимку с девицами, присмотритесь ко всем мелочам в поведении солдат, разгуливающих по городу. Ни в чем вы не увидите проявления этими людьми своего долга, своих обязанностей, не заметите думы о том, зачем они тут, на казенном хлебе и содержании, которое так страшно дорого и так трудно добывается».
«Ужас несет с собой это разложение», — говорит автор. Но кто же виноват? Журналист знает ответ:
«Виноват временный комитет, виноват совет солдатских и рабочих депутатов, виноваты безответственные митинговые «ораторы», виновата печать, которая бросала свои лозунги и призывы «долой войну»…»
Но — «так дальше продолжаться не может. Надо образумиться, надо обдумать создавшееся положение — а оно грозит гибелью стране, гибелью всем нашим революционным завоеваниям – и быстро принять меры к восстановлению нашей военной силы» («СЖ». 1917. № 102).
Конечно, в одночасье справиться с этой проблемой было невозможно. Процесс все усугублялся, дело дошло уже и до самосуда в воинских частях, о чем писала газета в конце месяца: до полусмерти был избит один солдат в одной из рот 39 сибирского полка за кражу сапог, а второй неудачливый воришка был спасен от смерти от рук солдат только благодаря вмешательству милиции… («СЖ». 1917. № 112).
Безобразия новые и старые
На фоне обычного течения жизни журналисты все чаще замечали моменты, которые были невозможны раньше — или, казалось бы, уже не должны были происходить в новое, «свободное» время. Один из таких случаев получил название «Очередное безобразие». Журналист писал:
«На днях пароход Фуксмана, отплытие которого было назначено утром, задержан был матросами другого парохода, казенного, до 9 часов вечера из-за того, что на казенном пароходе произошел конфликт между рабочими; они требовали удаления одного рабочего из своей среды и насильственно задержали выход чужого парохода до тех пор, пока не добьются удовлетворения своего требования. Положительно люди и не соображают, какое расстройство вносят они в транспорт своими нелепыми поступками» («СЖ». 1917. № 108).
Но зря журналист думал, что это нелепость: рабочие начали чувствовать свою власть и силу, постепенно пробовали границы дозволенного… о последствиях же этого процесса мы все теперь, к сожалению, знаем.
А второй случай автор — профессор Аносов — описал в статье под названием «Дома новы, но предрассудки стары». В ней он обращал внимание на то, что «на томской почтово-телеграфной конторе, очевидно, установилась твердая практика перлюстрации корреспонденции. До сих пор об этом были только частные слухи, но теперь мы слышали постановление в этом смысле одной из местных социалистических организаций и местной адвокатуры». Одним словом, оказалось, что на почте письма и посылки вскрывают, читают, и практика такая как была до февральской революции, так продолжается и после.
Профессор констатировал: «Это только лишний факт в ряду многих других, доказывающий, казалось бы, не требующую доказательств мысль, что одни торжественные декларации, благие намерения, громкие слова ничего не значат; что новое вино трудно влить в старые меха; что новая власть, созданная в борьбе со старой, в значительной мере несет на себе отпечаток своей предшественницы; что переработка психики человека дело не дней, минут, хотя бы и революционных; что в царство свободы вчерашний раб приносит привычки прежнего времени» («СЖ». 1917. № 109).
Журналист «Сибирской жизни» настаивал на том, что эта практика должна немедленно прекратиться, виновные должны понести наказание, ибо «граждане должны быть спокойны за судьбы своей корреспонденции». Что же это за новое время такое, в котором по-прежнему читаются чужие письма!
Майская палитра
Вообще же томская жизнь изобиловала самыми разнообразными событиями. Вот короткая «новостная подборка» из разных номеров «Сибирской жизни»:
«К борьбе с нашествием сусликов и кобылки в Томской губернии. Как мы слышали, в Томской губернии появились в громадном количестве суслик и кобылка. Губернский продовольственный комитет, во избежание порчи хлебов, озабочен приемом экстренных мер борьбы с этим злом» («СЖ». 1917. № 104).
«Пустующие земли. Несмотря на самые грозные предзнаменования в области питания, обывательская косность не желает сдавать своих укрепленных позиций. Несмотря на все усилия устремившихся к занятию огородничеством горожан, множество усадебных мест, вполне пригодных для разведения огородов, так и остаются впусте: владельцы сами не разводят на них огородов и другим сдать не желают… («СЖ». 1917. № 102).
«Чтение газет для неграмотных. В помещении Дома Науки Союзом «Свободный труд» устраиваются ежедневные народные чтения газет. Чтецы-дежурные будут являться по окончании дневных работ к 7 часам вечера» («СЖ». 1917. № 102).
Ну и наконец объявление о необычных гастролях:
«Первый раз в Томске.
Одна гастроль. Футуристы.
Во вторник, 16 мая. Зал общественного собрания.
Лекция-вечер на тему:
«Как надо жить» (искания новой жизни)
Известный футурист жизни, русский йог Владимир Гольцшмидт прочтет: 1) Солнечные радости тела; 2) Искания истинной любви и современный брак. Во втором отделении Вл. Гольцшмидт скажет несколько слов об индусской науке Хатха-Йога (влияние высшего я на физическое тело человека).
Футуристка-босоножка Елена Бучинская прочтет 1) Футуристы жизни; 2) исполнит словопластические танцы». Начало в 8 часов вечера» («СЖ». 1917. № 99).
Одним словом, томский обыватель в мае 1917 года был просто окружен самыми разными возможностями: он мог заняться огородничеством, послушать чтение газет, начать борьбу с сусликами или же посмотреть на русского йога-футуриста… О том, какие мероприятия устраивались в Томске в это время, наши читатели смогут также узнать из объявлений, которые приведены в качестве иллюстраций к настоящему материалу.
Объявления 1917 года: куда пойти, чем заняться
