Октябрь 1917-го в Томске: революция на фоне дефицита и преступности
Великая Октябрьская революция 1917 года произошла в России 25-26 октября (по старому стилю). Но судя по реакции газет начала XX века, никто вначале не понял, что это революция. Говорили о вооруженном восстании большевиков, ждали, что Временное правительство быстро разберется с ситуацией... Мы уже знаем — не разобралось. И пошла бывшая Россия по новому пути, на котором ее ждали Гражданская война, НЭП, «головокружение от успехов» и все остальные вехи, уготованные историей Стране Советов.
Что происходило в Томске в судьбоносном Октябре? Обратимся по традиции к газете «Сибирская жизнь», стремившейся полно и объективно отразить жизнь Томска и Сибири в целом.
Томские выборы — в пользу большевиков
В начале октября в Томске стали известны результаты выборов в местную городскую думу, которые заметно огорчили журналистов «Сибирской жизни». На первом месте оказались... большевики, получившие, по результатам первого подсчета, 7 605 голосов из 23 449. На втором — социалисты-революционеры (5 412) и только на третьем — партия народной свободы, они же кадеты (3 871). В новую думу также вошли союз домовладельцев, мусульмане, меньшевики, еврейская община, служащие правительственных учреждений и т.д.; «за бортом» остались «союз вокзальной части города» и «союз солдат» (СЖ. 1917. № 214).
Впрочем, писала газета, «ничего неожиданного эти результаты не представляют. Победу большевиков ожидать следовало — можно, пожалуй, подивиться, что их так мало — всего около 33 %, тогда как в Москве происходившие почти одновременно выборы гласных в районные думы дали большевикам почти 50 %». Позиции большевиков, отмечала «Сибирская жизнь», укрепились на фоне ослабления партии эсеров, а результаты голосования за томскую партию народной свободы показали, что «в городе есть прочное ядро сочувствующих этой партии». Но главное, что волновало журналистов — «как сложатся отношения в среде думы, как пойдет ее работа? Все зависит от поведения эсеров. Без их поддержки большевистское большинство сможет лишь заниматься бесконечной болтовней...» (СЖ. 1917. № 215).
Что же касается явки на выборы, газета подчеркивала: в них «1 октября участие приняло 24 209 избирателей из общего числа их по избирательным спискам в 52 тысячи. Таким образом, избирательный долг свой исполнило около 50 % всех избирателей» — в то время как по России средняя явка была 57 %. «Сибирская жизнь» объясняла это тем, что «часть граждан не пошла на выборы... под давлением гнетущих впечатлений от первых апрельских выборов, произведенных захватным образом, в спешном порядке, с целым рядом насильственных действий...» (СЖ. 1917. № 216).
С большим интересом и волнением ожидала газета начала работы новой городской думы, предполагая, что в ней «многое будет зависеть от внутренней группировки партий и внепартийных гласных» (СЖ. 1917. № 217). И действительно, «Сибирская жизнь» не ошиблась: уже на первом заседании начались конфликты большевиков с остальными фракциями, «грубо-демагогические декларации» (СЖ. 1917. № 226) и т.д. Но дело потихоньку двинулось вперед, особенно по сравнению с предыдущей думой апрельского созыва, которая часто не могла собрать необходимый кворум для принятия решений.
Местная дума в октябре 1917 года оказалась во власти большевиков, получивших большинство голосов на выборах
Два съезда
Октябрь стал временем проведения двух весьма представительных съездов: Первого сибирского областного мусульманского съезда и Сибирского областного съезда. Оба они привлекли широкое общественное внимание — и прежде всего потому, что Сибирь в полный голос начала заявлять о себе как о самостоятельной единице, имеющей свои представления о перспективах развития территории, о нуждах местного населения и т.д. Съезды проходили практически одновременно, и оба они подробно освещались в газете, которая описывала открытие, заседания, содержание выступлений.
Более широкий масштаб имел, конечно, областной сибирский съезд. А.Н. Шипицын, автор «Сибирской жизни», в репортажном стиле описывал открытие форума:
«8 октября 1917 года — историческая дата Сибири. День открытия первого областного сибирского съезда. Прекрасный зал библиотеки университета переполнен публикой и делегатами, прибывшими с разных концов Сибири на съезд.
За столом — члены президиума центрального сибирского организационного комитета. Среди них — достойный и маститый председатель — Г.Н. Потанин. Сзади красуется бело-зеленое знамя: «Да здравствует автономная Сибирь». Там же красное знамя социалистов-революционеров — «Земля и Воля». Кафедра убрана материей соответствующих торжеству цветов — белого и зеленого. ...
...Г.Н. Потанин встречается горячими, долго не смолкающими аплодисментами... Взволнованным голосом он объявляет первый областной сибирский съезд открытым. Аплодисменты превращаются в бурную овацию.
Григорий Николаевич взволнован, потрясен. На глазах его слезы. Дорогой старый ветеран плачет.
...Какие это прекрасные и чистые слезы!
В них несомненно сказалась и светлая радость сбывающихся золотых мечтаний юности, и торжество общественных устремлений и заветных идей всей его долгой и богатой идейной работой жизни» (СЖ. 1917. № 221).
Естественно, что далеко не все участники съезда готовы были радоваться этому событию. Томские социал-демократы, например, резко осудили идею об автономии Сибири. Г. Лыткин (тот самый, именем которого названа одна из улиц Томска), на тот момент председатель томского центрального бюро профессиональных союзов, выступил со следующим заявлением:
«Мы, нижеподписавшиеся члены РСДРП и члены первого сибирского областного съезда, заявляем: 1) что за истекшие дни съезда вполне определенно выявилась тенденция его большинства, состоящего из идеологов буржуазии (протесты собрания, шум) и более зажиточного крестьянства, использовать съезд в своих классовых интересах местной жизни, не соответствующая интересам как пролетариата, так и всей демократии в целом, 2) что это большинство, руководимое эсерами, пользуясь своим преобладанием, чинит всякие препятствия высказаться со всей полнотой представителям социал-демократического течения, считающего федерацию не отвечающей интересам развития производительных сил Сибири и классовой борьбы пролетариата, 3) признавая, что при таких условиях участие в съезде представителей с.-д. является не только бесцельным, но даже и вредным, так как это участие только клало бы демократический штемпель на недемократическое дело — мы заявляем о своем выходе из состава съезда и предостерегаем всех, кому дороги интересы демократии, от поддержки «областничества», питаемого буржуазными вожделениями (протесты). Огласить заявление поручаем товарищу Лыткину» (СЖ. 1917. № 225).
Одним словом, заседания съезда были далеко не скучными...
Преступность «оптом и в розницу»
Но не только общественная деятельность оживилась в октябре 1917 года. Судя по газетным сообщениям, криминальный мир в эти смутные дни переживал пору своего расцвета. Воровали, убивали и грабили как одиночки, так и целые шайки — и на место одной пойманной тут же появлялась другая «взамен».
Так, в начале октября газета писала о дерзкой краже из оружейного магазина Толкачева, который находился на берегу реки Ушайки. «Улов» получился богатым:
«Украдено: 1 000 шт. револьверных патронов, 20 ф. пороху, 20 000 пистонов, 18 шт. часовых цепочек и наличными деньгами 45 р. 50 к.; всего на сумму 1 137 р. 50 к.».
Но это не все: «из складского помещения при магазине похищены различные вещи, принадлежащие дамскому комитету при томском отделении московского комитета по оказанию помощи семьям воинских чинов. Из этого склада похищено вещей на сумму 1 577 р. 50 к.». Поживились, одним словом, за счет женщин и детей...
Обращал на себя внимание способ проникновения в помещение:
«Воры проникли в магазин через дымоход печки, находящейся в середине помещения магазина и, разобрав кирпичи около печки на потолке, спустились по веревке в магазин и уже в магазине сломали замок в складском помещении. Ушли воры, надо полагать, тем же путем, так как все входные двери оказались закрытыми и неповрежденными» (СЖ. 1917. № 215).
Полиция предупреждала граждан еще об одной опасности:
«Почти ежедневно в дневнике происшествий приходится читать о кражах, совершенных воровками, нанявшимися под видом прислуги. Судя по тому, что кражи производятся почти одним и тем же порядком и при одинаковых условиях, можно предположить, что у нас работает определенная шайка, а может быть и несколько. Нас просят довести до сведения граждан Томска, что во всех сомнительных случаях при найме прислуги (неточность документа или подозрительность нанимающейся) следует немедленно обращаться к начальнику сыскного отделения...» (СЖ. 1917. № 219).
Местное сыскное отделение также бодро рапортовало о ликвидации «известной в Томском и Мариинском уездах сонинской шайки грабителей», состоявшей из дезертиров и в течение полугода занимавшейся грабежами и убийствами:
«Шайка была хорошо вооружена, имела три винтовки, три револьвера Ногана, один Кольта и один Смита и Вессона, все с достаточно обильным количеством патронов.
Вначале шайка состояла только из двух лиц, но, постепенно разрастаясь, она дошла до семи человек. ... Вот ряд несомненных преступлений, которые совершены шайкой: 1) убийство городового Бочкарева 2 февраля 1917 года в Томске; 2) вооруженное нападение и ограбление заимки Сапожниковых в 25 верстах от Томска 7 августа; 3) вооруженное нападение и ограбление крестьян; 5) изнасилование крестьянки; 6) изнасилование 15-летней крестьянки... и ограбление у ней тулупа; 7) истребление овец в стаде; 8) кража четырех лошадей; 9) кража двух лошадей; 10) ограбление Зыряновского кредитного товарищества...» (СЖ. 1917. № 222).
Разнообразная деятельность шайки прекратилась из-за внутреннего конфликта: ее атаман Сонин попытался изнасиловать жену одного из бандитов, за что поплатился жизнью. После этого преступники разбрелись кто куда, очутились и в Томске, где были выловлены поодиночке милицией.
Еще одна шайка «цыган — персидских поданных» состояла из семи мужчин и шести женщин, а попались они на краже в доме священника: пока одна группа договаривалась о совершении требы, другая прошла в комнаты и похитила деньги и... «географическую карту Томской губернии» (СЖ. 1917. № 229).
«Революция в Германии!»
Одним из показателей напряженного общественного настроения были слухи, которые в октябре моментально разлетались по всему городу. Вот характерный сюжет:
«4 октября, вечером, по городу с удивительно быстротой распространились слухи о то, что в Германии произошла революция, что Вильгельм свержен с престола и арестован, что вследствие этого война скоро закончится и уже начались мирные переговоры. Передавали из уст в уста, что сведения эти получены уже редакциями газет, что об этом говорили телеграфные чиновники и т.д. Каждый спешил узнать сенсационную новость и, если имел возможность, звонил по телефону в редакции газеты и знакомым.
Причиной этого шума явилось следующее. Мальчики, продавцы газет и телеграмм, пустили в продажу безграмотное «Письмо Вильгельму германской революции о свержении его с престола», внизу которого значится: «Подпись немецко-германских революционеров». «Письмо» напечатано в Москве и выпущено с явною целью наживы на сенсации. Мальчики, не разобрав, в чем дело, а может и намеренно, своими криками «В Германии революция», «Вильгельм арестован» сделали то, что листки их расхватывались на лету, причем более нетерпеливые платили за них по 50 к. и дороже. Мальчики хорошо нажились, а по городу пошли слухи... Во избежание дальнейших явлений такого рода следовало бы запретить продавцам газет и телеграмм распространять «сенсационные» листки и брошюры, возбуждающие население и могущие привести к нежелательным эксцессам» (СЖ. 1917. № 217).
Как же велико было желание прекратить уже войну, что даже жители сибирского города, далекого от полей сражений, с такой радостью подхватывали самые нелепые слухи...
Источником «сенсаций» служили в Томске не только уличные торговцы, но главным образом — базар. «Сибирская жизнь» знакомила своих читателей с содержанием очередного приказа начальника томской милиции, который «обратил внимание участковых комиссаров на район городского базара, как на рассадник разнообразной погромной агитации. Комиссару 3-го участка предложено ежедневно лично обходить базар и принимать все меры к мирному улажению конфликтов, возникающих между гражданами и торговцами... Вообще же начальник милиции предложил принять самые решительные меры к недопущению распространения на базаре погромной агитации, арестовывая виновных и привлекая к законной ответственности» (СЖ. 1917. № 221).
Но, несмотря на все меры, «источник» перекрыть не удалось — его подпитывала наэлектризованная до предела общая городская атмосфера. Продолжали звучать «призывы к погрому»: «На базарной площади, в масляных рядах, при выдаче талонов на получение отрубей и овса, Н.В. Богай вел среди собравшейся толпы агитацию, призывая разбивать продовольственную комиссию и городские лавки. ...На Богая составлен протокол» (СЖ. 1917. № 227).
И как мы увидим далее, далеко не всегда призывы оставались только словами...
Галоши — новый вид дефицита
К тому, что в городе не хватало продовольствия, топлива, табака, мануфактуры и других товаров, горожане постепенно привыкли, но тут обнаружилось отсутствие в Томске... галош.
Газета писала 11 октября: «Вчера, на всем протяжении квартала от Магистратской и до Миллионной улицы наблюдался необычайный хвост горожан. Оказалось, что все ожидают очереди для покупки галош» (СЖ. 1917. № 222).
Журналист обратился к представителю фирмы «Треугольник», которая торговала в Томске этим товаром, и выяснил, что центральная контора в ответ на настойчивые требования томичей «только теперь прислала партию галош, преимущественно дамских, всего 13 000 пар». Впрочем, представитель «Треугольника» ожидал следующую партию, оптимистично считая, что это позволит «удовлетворить потребность населения в галошах». Вторая фирма, которая также торговала в Томске галошами — «Проводник» — почему-то «вовсе их не имела»...
На следующий день (12 октября) ситуация ухудшилась. Начались конфликты между покупателями:
«Вчера около магазина Шамарина, во время продажи галош, солдаты, бывшие в толпе народа, потребовали, чтобы и им отпускались, наравне со всеми, галоши, угрожая в противном случае разгромом магазина. Дежурный комиссар 4-го участка обратился к толпе и объяснил ей, что галоши для солдат будут выдаваемы из лавки гарнизонного совета. После довольно бурных объяснений солдаты ушли из толпы и порядок продажи галош уже не нарушался» (СЖ. 1917. № 223).
«11 октября, перед закрытием магазина Крылова, часть стоявших в очереди за галошами не была удовлетворена. Уже в 6 с половиной часов усилиями комиссара и милиции 3-го участка удалось закрыть магазин, причем возник следующий инцидент: неизвестная женщина, оказавшаяся крестьянкой Томской губернии... Черкашиной, стала кричать, что ее ударил приказчик и требовала магазин не закрывать; требование Черкашиной было поддержано толпой, но Черкашину удалось задержать, а остальных успокоить» (СЖ. 1917. № 223). Милиция подозревала Черкашину в «попытке возбуждения толпы», но она все отрицала.
И, конечно же, немедленно возникли спекулянты:
«11 сентября около магазина Шамарина чинами милиции 3-го участка задержан Залмутдин Томатов, который, выйдя из магазина и купив там галоши за 8 р. 80 к., продал их за 18 р. Это, наверное, не единичные случаи. Если сами обыватели г. Томска не будут содействовать таким спекулянтам покупкой у них вещей и о каждом таком случае будут доводить до сведения милиции, тогда возможна и борьба со всеми видами спекуляции» (СЖ. 1917. № 223).
А как тут было устоять, когда совершенно неизвестно, удастся ли тебе пробиться через громадную очередь и купить вожделенную обувь за 8 (ну почти 9) рублей?..
Уже 15 октября город вновь остался без галош — три магазина продали все запасы. Ситуация накалилась...
Загадка XX века
Но давайте немножко отвлечемся от нарастающей тревожности и предчувствия революции — она вот-вот грянет, и конечно мы про это напишем... А жизнь тем временем продолжалась. Из всех объявлений первой полосы газеты — о новых фильмах, музыкальных вечерах, театральных представлениях, маскарадах и других увеселительных мероприятиях — не мог не привлечь внимание читателей новый проект кинотеатра «Фурор», обещавший сверх программы (демонстрации собственно картин) следующие сенсационные представления:
«Загадка XX века. Человек-машина Мото-Фозо. Остается в течение 30 минут без всякого движения и дыхания. На сцену приглашаются врачи и лица, интересующиеся опытом» (СЖ. 1917. № 223).
Тот же самый «Мото-Фозо» через несколько дней демонстрировал следующие чудеса: у него «на глазах публики вырастает корпус на ¼ аршина, правая рука на 7 вершков, левая на 9 ½ вершков. Это не фокус, а неразгаданный физический опыт. Приглашаются на сцену врачи при опытах» (СЖ. 1917. № 225). (Один аршин — около 0,7 метра; вершок — примерно 5 сантиметров).
Некоторое время спустя программа была изменена:
«ЧЕЛОВЕК-АКВАРИУМ выпивает до 50 литров воды, глотает живых лягушек, кольца, пьет керосин и выпускает огненный фонтан. Прошу не смешивать с фокусниками. На сцену приглашаются врачи» (СЖ. 1917. № 226).
И кульминацией стало объявление о следующем феномене:
«Небывалая гастроль. Таинственный опыт.
ЖИВОЙ ТРУП
М-р Смидт заложит ватой нос, рот и забинтует дыхательные органы, затем ложится в гроб и его засыпают землей слоем, не менее 600 пудов. По прошествии 20 минут м-р Смидт будет открыт и выйдет совершенно невредимым к публике.
На сцену приглашаются врачи.
Нервных просим не являться» (СЖ, 1917. № 231).
Неужели вы бы устояли перед искушением посмотреть на эти «загадки»? Я — нет.
Карточки раздора
Глядя на объявления «Сибирской жизни», представляющие меню томских ресторанов и гостиниц, трудно представить себе, что в это время люди готовы были уже начать драться — из-за карточек на еду. А началось все с того, что городская продовольственная комиссия выпустила новые продовольственные карточки: «на муку, сахар, мясо, печеный хлеб, обувь, подошвы и на мануфактуру» (СЖ. 1917. № 228). И решила брать по 20 копеек за каждую с населения, чтобы покрыть расходы на их изготовление.
Так вот, писала «Сибирская жизнь», «на почве недовольства» этой платой в Томске «произошел ряд эксцессов, кончившихся сравнительно благополучно, но могших перейти в погром»:
«С утра около помещения продовольственной комиссии собралась за получением карточек огромная толпа, вытянувшаяся в длинный хвост. Недовольная, а главное — не предупрежденная о плате денег за карточки, толпа заволновалась, появились лица, возбуждавшие ее к насилию, по адресу продовольственной и нормировочных комиссий раздавались угрожающие возгласы. В самом помещении продовольственной комиссии были побиты две служащих барышни — одну ударили по голове табуреткой, другую несколько раз стукнули головой об стол. Для водворения порядка была вызвана конная милиция, которая, однако, возбуждения в стоявшей в очереди толпе не прекратила, а потому работы комиссии по выдаче карточек были прекращены» (СЖ. 1917, № 232).
Один из авторов «Сибирской жизни» в красках описывал происходящее 23 октября, недоумевая, почему карточки выдавали только в одном месте — в канцелярии продовольственной комиссии по Ямскому переулку:
«Переулок этот, между Почтамской и Дворянской улицами, вчера едва не сделался ареной диких и прискорбных событий, на почве крайнего возбуждения огромной толпы, поддерживавшегося сообщениями и слухами самого нелепого свойства.
В толпе говорилось, например, о совершенно фантастических ценах за карточки вроде 1 р. 20 к., даже 1 р. 80 к. Находились такие «граждане», которые, выходя уже из помещения, где выдавались карточки, имели наглость утверждать, что, вот, де, сам заплатил 1 р. 80 к. Такая нелепица хваталась на веру, на лету, передавалась из уст в уста и среди возбуждения, поднимавшегося без действительного к тому основания, уже неслись еще более легкомысленные и дикие слова: «Грабят бедного человека!» «Это грабеж!» и т.п.» (СЖ. 1917, № 232).
Автор подчеркивал, что карточки стоят всего 20 копеек, их выдается две штуки, итого 40 копеек. Так что, считал он, напрасно было сказано в толпе «много нелестного» о служащих городской комиссии и городского общественного управления.
Днем спустя оказалось, что пострадали не только девушки внутри: одно из «лиц, имеющих близкое отношение к деятельности комиссии», неосторожно появилось на улице во время раздачи карточек. Толпа женщин напала на свою жертву, и наверное покалечила бы его, если бы не несколько офицеров, вступившихся за мужчину. При этом офицеры обнажили шашки, что вызвало бурю негодования у толпы — она последовала за одним из офицеров к гостинице «Европа» и потребовала выдать его на расправу... К толпе вышел представитель совета солдатских депутатов, пообещал арестовать офицера и его наказать — и сумел убедить людей, «успокоить возбуждение». Офицера арестовали и под конвоем доставили в тюрьму, при этом «процессию сопровождала большая толпа» (СЖ. 1917. № 233).
Ситуация требовала экстренного разрешения. Плата за карточки была немедленно отменена, а раздавать их начали в управлениях участковой милиции. Тем не менее конфликт оказал глубокое травмирующее действие на служащих городской управы: они обратились к губернскому комиссару с требованием как-то оградить их в дальнейшем от насилия граждан, принять меры «в целях общего успокоения», иначе грозились «распустить служащих и прекратить временно деятельность городской управы с сложением с себя за то всякой ответственности» (СЖ. 1917. № 236).
Верите ли вы в революцию?
Известия о вооруженном восстании большевиков в Петрограде просачивались в местную печать, начиная с 26 октября, но особых эмоций поначалу они не вызвали. «Сибирская жизнь», анализируя первые новости о «петроградских событиях», писала:
«То, чего давно все ждали, совершилось... Правительству предъявлен ультиматум о передачи власти советам — под угрозой обстрела...
Отнестись к этому следует не только отрицательно, но и с негодованием. За три недели до выборов в Учредительное Собрание производится попытка, которая, как правильно указывает правительственная телеграмма, может отсрочить это собрание на многие месяцы...
Наше отношение здесь, вдали от места событий, к происходящему должно заключаться только в спокойствии, в недопущении выступлений и эксцессов. Будем твердо верить, что временное правительство найдет силы и средства дать надлежащий отпор этой авантюре» (СЖ. 1917. № 236).
Этой же позиции придерживался и губернский исполнительный комитет, который обратился к жителям Томска со следующим воззванием:
«Спасение России — в нашем спокойствии.
В связи с событиями в Петрограде злонамеренные люди уже давно стараются вызвать в народе смуту, могут распространить тревогу и подстрекнуть население к волнениям.
Губернский исполнительный комитет заявляет населению, что все достоверные и неподлежащие сомнению сведения о событиях в Петрограде будут комитетом немедленно опубликовываться.
Исполнительный комитет, избранный всем населением губернии и наделенный всей полнотой власти, считает, что спокойствие всех и каждого — единственное спасение России» (СЖ. 1917. № 236).
Однако революцию, как мы теперь знаем, было уже не остановить. События развивались, и вот «Сибирская жизнь» уже писала:
«Третьего дня и вчера наш город переживал поистине жуткие дни. Благодаря захвату мятежниками Петроградского телеграфного агентства население было лишено достоверных сведений и вынуждено было питаться местными изданиями, яркие образцы которых вы видели вчера в 1 выпуске «Пути народа», возвестившего «о победе в Петрограде солдатской и рабочей революции и низложения временного правительства». Очевидно, в Томске в это поверили не только сами большевики, но сумели уверить и других». Однако, считал журналист, «люди, которые не потеряли головы и умеют разбираться в событиях, сразу увидели, что все это, по крайней мере, преждевременно и рискованно». «Где Керенский?» — задавала вопросы газета, — «Где правительство, что говорит армия фронта и ставка?». В победу большевиков «Сибирская жизнь» не верила, считала поступающие известия ложными, и требовала «правды».
Тем временем местный революционный комитет постановил:
«Никто не имеет права печатать и распространять телеграммы без разрешительной подписи кого-либо из членов революционного комитета с приложением печати совета солдатских и рабочих депутатов. Председатель А. Беленец. Октября 28 дня 1917 года» (СЖ. 1917. № 237).
Информация бралась под контроль. И «под раздачу» немедленно попала «Сибирская жизнь», к которой у местных большевиков уже накопилось немало претензий. Так что после выпуска номера от 31 октября газета была временно прекращена революционным комитетом — до 5 ноября, когда выпуск ее возобновился...
Но это уже история о ноябре 1917 года, о которой мы расскажем в следующем выпуске проекта «Юбилей революции: 1917 год на страницах томских газет».
