Ноябрь 1917-го в Томске: новая цензура, старые проблемы
Ноябрь 1917 года Томск встретил в смятении и тревоге. Не потому, что население осознало: наступила новая эпоха, возврата в прошлое не будет, Великая Октябрьская революция навсегда разделила Россию на «старую» и «новую». Откровенно говоря, население вообще не очень понимало, что происходит, и прежде всего потому, что начало ноября оно провело в информационном вакууме.
Газета «Сибирская жизнь», на которую так привыкли полагаться граждане, была закрыта большевиками, телеграф контролировался ими же, и далеко не каждая новость в итоге доходила до растерянного и дезориентированного общества. А жизнь продолжалась, старые проблемы не решались, и каждый день появлялись новые... Как в этих условиях жили томичи, нам расскажет возобновленная «Сибирская жизнь».
Свобода печати по-большевистски
Еще в конце ноября «Сибирская жизнь» внезапно обнаружила, что свободе печати — главному достижению Февральской революции 1917 года — пришел конец. Местный революционный комитет после «восстания большевиков» постановил: «Никто не имеет права печатать и распространять телеграммы без разрешительной подписи кого-либо из членов революционного комитета с приложением печати совета солдатских и рабочих депутатов» (СЖ. 1917. № 237). То есть, по сути дела, редакцию обязали каждый номер предварительно согласовывать с революционным комитетом — ведь в ней публиковались телеграммы! Именно это и есть самая настоящая цензура — и «Сибирская жизнь» категорически отказалась от соблюдения новых правил.
Редакция последовательно проигнорировала как это постановление, так и визит представителя от революционного комитета, и личное предупреждение в адрес редактора, печатая все телеграммы, поступавшие на ее адрес. 30 октября, в девять часов вечера, в редакцию прибыл отряд из десяти солдат во главе с большевиком П.К. Голиковым и запретил выпуск уже готового номера газеты. Вплоть до 3 ноября в редакции находился солдатский караул, и только 4 ноября выход газеты был возобновлен.
Случай был, конечно, беспрецедентный. «Сибирская жизнь» не была какой-то местечковой малотиражной газеткой: это был широко распространенный по Сибири (тираж около 15 тысяч экземпляров), авторитетный орган печати, существующий на рынке почти 25 лет, известный далеко за пределами Томска. Ее приостановка — насильственная, под угрозой применения оружия, с солдатским караулом и безо всяких судебных разбирательств и постановлений, — произвела на редакцию и на общество гнетущее впечатление.
Сразу после возобновления выпуска журналисты так описали городскую обстановку начала ноября:
«На другой день после приостановки «Сибирской жизни» у помещения редакции и на Почтамтской улице стали собираться толпы граждан, и к вечеру образовалось два митинга, темой обсуждения которых было закрытие газеты.
Мнение всех было единодушно отрицательное к акту революционного комитета. Даже большевики-солдаты, присутствовавшие на митингах, и те, несмотря на их упрямство в отстаивании голых лозунгов и действий своих вождей, говорили:
— Оно, конешно, свобода слова должна быть, че и толковать» (СЖ. 1917. № 240).
Вторым вопросом, который вызвал «ожесточенные споры», стал вопрос о мире:
«Почти в каждой группе, на которые разбились митинги, можно было услышать страстные дебаты на эту жгучую тему.
— Мы, — кричали большевики-солдаты в одной группе, — три года гнием в окопах, голодаем, холодаем, а для чего? Для буржуев. Они вызвали войну, она им нужна, пусть ее сами и кончают, мы — будет, довольно!
— Много вы воевали! — отвечает им какой-то старик в порванной лохматой папахе. — Братались, с немцами целовались — вот ваша война. И сейчас, вместо того, чтобы идти на позиции, вы что делаете?! Глотку дерете, баклуши бьете, а тоже — мы гнием, мы навоевались!
— Иди и воюй сам за буржуазию.
— Не за буржуазию, а за Россию, за отечество наше воюем...» (СЖ. 1917. № 240).
Обсуждала толпа и Керенского, и «попытку большевиков захватить власть», и выборы в Учредительное собрание, которому не суждено уже было начать работу...
«До глубокой ночи на Почтамтской улице, запруженной народом, раздавались возбужденные голоса спорящих, и слышались в них то тревога за судьбы России, то страх за ближайшее будущее, то просто апатия ко всем и ко всему» (СЖ. 1917. № 240).
В рубрике «Томская жизнь» газета отмечала еще несколько любопытных штрихов этого периода. Во-первых, в городе были запрещены сборища — в связи с тем, что 2 ноября толпа чуть было не разобралась «самосудом» с комиссаром 3-го участка милиции. Так что губернский исполнительный комитет расклеил по всему городу постановления о запрете «всяких сборищ», «призывающие население к порядку и спокойствию».
Во-вторых, за арестованные номера «Сибирской жизни» томичи готовы были заплатить 10 рублей за выпуск (обычная цена номера составляла 10 копеек!), а за последние «нормальные» телеграммы давали до одного рубля за экземпляр. Ну и в-третьих, во многих союзах — в профессиональном союзе служащих кредитных учреждений, союзе дорожных техников томского переселенческого района и т.д. — состоялись собрания, которые резко осудили действия большевиков.
До конца ноября подобных столкновений газеты с большевиками больше не было. Но «точки над и» были расставлены: газета пошла на открытое неповиновение, большевики продемонстрировали свою решимость перейти от угроз к действиям...
Короче! Еще короче! И реже...
Телеграф, который был в начале XX века основным источником новостей, в ноябре 1917 года работал «через раз» — мало того, что большевики не пропускали «нежелательные» и «провокационные» телеграммы, так еще и начались необъяснимые сбои с доставкой обычных, частных посланий. Газета писала об одном из таких случаев:
«Телеграмма, посланная из Иркутска и полученная в Томске 16 октября, была доставлена адресату только 9 ноября, причем адрес получателя известен томской почтово-телеграфной конторе и записан в книгу адресатов. При справках на телеграфе, не поступило ли на его имя телеграммы, получателю давали отрицательный ответ» (СЖ. 1917. № 245).
Вскоре журналисты были вынуждены обратиться к составителям телеграмм со следующей просьбой:
«Ввиду перегруженности телеграфа и происходящего от этого замедления в пути не только частной, но и правительственной телеграфной корреспонденции, имеющей значение государственной важности, податели телеграмм приглашаются составлять подаваемые ими телеграммы в самой сокращенной форме, причем рекомендуется по возможности ограничивать подачу телеграмм, допуская таковые только в случаях действительной необходимости» (СЖ. 1917. № 247).
Редакция также не могла порадовать своих читателей обещанием держать их в курсе всех событий:
«Ввиду вполне естественного желания читателей «Сибирской жизни» знать о том, что делается у нас и вообще на свете, ввиду многочисленных предъявленных к нам запросов о новостях, мы должны заявить о продолжающемся полном перерыве правильных телеграфных сообщений.
С 26 октября мы не получаем агентских телеграмм и в предыдущие дни пользовались теми скудными известиями, каким располагал почтово-телеграфный союз, губернский комиссариат, губернский исполнительный комитет и железнодорожный союз. В настоящее время и этот источник иссяк. Местный революционный комитет сделал постановление об информировании местных газет такими телеграммами, которые он признает «достоверными», но это, очевидно, выходит за пределы его компетенций — телеграф не дает никаких сообщений.
Поэтому просим читателей вооружиться терпением и выждать, когда телеграф начнет нормально отправлять свои функции» (СЖ. 1917. № 240).
Слухи вместо новостей
Поскольку достоверной информации в городе было мало, место ее заняли разнообразные слухи. И первым делом по Томску пополз «шепоток» о том, что «кончились деньги:
«В городе распространяется тревожная весть о том, что ни в казначействе, ни в банках нет денег, и что 20 числа нечем будет платить жалованья многочисленным служащим» (СЖ. 1917. № 247).
«Сибирская жизнь» провела небольшое расследование и доложила читателям:
«Спешим сообщить о том, что тревога эта напрасна. Из вполне компетентного источника мы узнали, что деньги есть и в наступающие для платежей сроки всем будут выдаваться».
У слуха была и еще одна сторона, которую тоже рассматривала газета:
«По городу несется и другая тревожная весть — об исчезновении мелкой разменной монеты и вытекающих отсюда затруднениях. И для этих слухов нет достаточных оснований — мелкая разменная монета имеется в потребном для обращения количестве и потому нет никакого основания образовывать из нее запасы и тем, действительно, создавать ненужные затруднения» (СЖ. 1917. № 247).
Еще одна «новость», которая распространилась так широко, что «Сибирская жизнь» вынуждена была ее проверить, стало «предъявление ультиматума Японией России»:
«По городу широко распространился слух, будто Япония предъявила России требование о приведении страны в порядок, а армии в боевое положение, предоставив для этого 72-часовой срок. По наведенным редакцией справкам, ни в губернском комиссариате, ни в губернском исполнительном комитете, ни в других общественных учреждениях сведений, которые подтвердили бы этот слух, не имеется» (СЖ. 1917. № 251).
В свою очередь в Центральной России, лишенной «обратной связи» с регионами, распространялись слухи о «сибирском правительстве», о новой сибирской столице и даже о «сибирском наместнике»:
«По сведениям газеты «Народ», в Томске сконструировалось правительство Сибири во главе с известным общественным деятелем и путешественником 83-летним Г.Н. Потаниным. Новая власть не только отказалась признать «комиссаров народного и рабочего правительства», но совершенно отказалась иметь с ними какие-либо сношения. Местопребывание правительства будет в Омске. В связи с событиями в Сибири правительство Ленина-Троцкого назначило известного Муравьева-Гатчинского «наместником Сибири». По слухам, «наместник» на место назначения не поедет».
«Сибирская жизнь» добавила к заметке свой комментарий:
«И подобные чудеса в решете подхватываются и передаются серьезными газетами! Это не только смешно, но и показательно для переживаемой эпохи» (СЖ. 1917. № 257).
Никому не нужные выборы
Считая большевиков явлением досадным и «временным», «Сибирская жизнь» возлагала большие надежды за созыв Учредительного собрания. Выборы должны были состояться обязательно, в этом газета была солидарна с Томской окружной по делам о выборах в Учредительное собрание комиссии, которая «разослала всюду извещение, что выборы в Учредительное собрание не могут быть отложены ни в коем случае и должны обязательно состояться 12, 13 и 14 ноября» (СЖ. 1917. № 243).
Газета разъясняла читателям:
«Учредительное собрание созывается для решения основных, коренных вопросов русской жизни.
Учредительное собрание может решать какой угодно вопрос, может постановить какой угодно закон — выше его не будет власти» (СЖ. 1917. № 243).
«Судьба России, войны и мира, земли и свободы, все жгучие вопросы, над которыми бьется истерзанная, разоренная, голодающая Россия — все должно быть решено Учредительным собранием.
Долг каждого гражданина, каких бы убеждений он ни был, принять участие в выборе тех, кому будет доверена судьба России.
Все, имеющие право выбирать, мужчины и женщины, начиная с 20-летнего возраста, должны лично пойти к избирательным ящикам и подать свой голос за список той партии или группы, какой они верят больше всего» (СЖ. 1917. № 244).
Призывая всех принять участие в выборах, газета активно агитировала за то, чтобы «прокатить» на выборах большевиков — «список № 3».
Но вот наступили долгожданные «исторические дни» — и «Сибирская жизнь» с горечью писала:
«Воскресенье было первым днем выборов, и если судить по результатам этого дня, приходится констатировать весьма печальный факт значительного упадка интереса и внимания к этому огромной важности государственному делу».
Ни оживления на улицах, ни многочисленных избирателей в избирательных помещениях:
«Несмотря на то, что первый день выборов в Учредительное собрание (12 ноября) был праздничным, то есть свободным от занятий и работ, подача бюллетеней шла довольно слабо и вяло. В центральном, например, участке... в помещении городской думы, с утра и до 4-5 часов не было подано даже и одной тысячи бюллетеней... факт абсентеизма избирателей не подлежит сомнению» (СЖ. 1917. № 247).
Один из журналистов делился своими впечатлениями от этого дня:
«Выборы в Учредительное собрание...
День долгожданный и исторически-важный.
Сколько страстных споров вызывали те или иные отсрочки этого дня! Но вот он наступил — а обыватель равнодушен и апатичен.
Факт усталости и недоверия избирателей к целесообразности выборов не требует доказательств» (СЖ. 1917. № 248).
В итоге по всем избирательным участкам первое место заняли кадеты — «партия народной свободы», затем большевики, эсеры, народные социалисты и т.д.; однако при учете еще и воинских голосов в итоге большевики уверенно вышли в лидеры, кадеты же заняли скромную третью позицию.
Так что вопрос, вынесенный одним из авторов «Сибирской жизни» в заголовок — «С большевиками или без?» — история уверенно решала в пользу первых. Обнуляя, в то же время, все результаты выборов...
Университетские открытия
Пока газета решала, считать ли революцией «восстание большевиков», пока большевики вступали в силу в центре и на местах, жизнь в Императорском Томском университете шла своим чередом, и одним из важнейших событий этой жизни стало открытие нового — филологического — факультета. «Сибирская жизнь» писала:
«6 ноября профессор Гессен, при переполненной студентами аудитории, прочитал первую лекцию, посвященную науке. С этого дня и надо считать открытие историко-филологического факультета в томском университете» (СЖ. 1917. № 242).
Газета посвятила отдельный материал краткому изложению этой первой лекции, которая называлась «Идея науки», подчеркивая вслед за лектором:
«Университет только тогда университет, когда в нем представлены все науки. Его основы — свобода учения и преподавания» (СЖ. 1917. № 243).
А вторым важным событием для университета стало открытие читального зала:
«При библиотеке университета для господ студентов и лиц, имеющих право пользования книгами из университетской библиотеки, открыт читальный зал с 10 до 2 часов и с 5 до 7 часов вечера ежедневно, кроме воскресных и праздничных дней (СЖ. 1917. № 253).
Какой контраст с нынешним положением дел в Научной библиотеке ТГУ, которая готова принимать студентов не только целыми днями, но даже и ночью!
Нападения и эксцессы
Уже привычным делом для Томска в 1917 году стали сообщения о разнообразных преступлениях, нападениях, грабежах... Характерный пример очередной новости о вооруженном ограблении:
«3 ноября, в 6 часов вечера, к г. Н.М. Колесникову, проживающему по Солдатской ул., в д. № 27, явились трое неизвестных, вооруженных револьверами, и тотчас же скомандовали «руки вверх». Двое были одеты в солдатскую форму, а третий в форму прапорщика. «Прапорщик» и начал хозяйничать, а остальные стояли на карауле. Грабитель потребовал у Колесникова деньги, и когда последний ответил, что у него денег нет, то грабитель заявил: «Врешь, ты сегодня продал шубу, подавай деньги». Обыскав Колесникова, грабитель нашел у него 525 рублей, которые и захватил. После этого грабители пытались залезть в сундук, но встретили противодействие со стороны сожительницы Колесникова, ударили ее по голове и скрылись» (СЖ. 1917. № 244).
Милиция не справлялась с разгулом криминала, и граждане все чаще пытались устроить самосуд. Газета писала:
«Вчера возле городских продовольственных лавок, отпускающих муку, толпа сделала попытку учинить самосуд. Около лавок собралась довольно значительная толпа ожидающих. В это время какая-то женщина закричала, что ее ограбили и указала, как на виновника, на мальчугана лет 16-17. Тотчас же на несчастного мальчугана набросились с кулаками, но благодаря содействию милиции и тому, что в толпе оказалось несколько благоразумных солдат, мальчугана удалось спасти» (СЖ. 1917. № 244).
В ряду новостей об ограблении особняком стояло сообщение о «попытке разгрома пивного завода»
«В 11 ½ часов вечера с Басандайки дали знать начальнику томской милиции Б.И. Меркулову о том, что на пивоваренном заводе Гилевой, расположенном в Басандайке, солдаты, взломав замки, таскают пиво. ... По приезде на место оказалось, что 9 человек солдат и один штатский, взломав замки у завода, выносят оттуда пиво бочонками и ведрами. На оклики милиции солдаты не остановились, а бросились в разные стороны...» (СЖ. 1917. № 250). До шести утра конный отряд ловил «пивных воришек», но троих так и не поймал....
Осколки прежней жизни
Среди сообщений о действиях большевиков, о собраниях разнообразного рода союзов, отчетов продовольственной комиссии (в ноябре дошедшей до мысли начать выдавать карточки на мясо), новостей об очередных преступлениях и других событиях тревожного революционного времени какими-то «осколками прежней жизни» мелькали новости о музыке, о литературных вечерах, о благоустройстве города... Например, такие:
«Кружок имени А.С. Пушкина. В пятницу, 10 ноября, в 5 часов вечера, в малой аудитории физического корпуса технологического института состоится общее собрание членов кружка имени Пушкина. Предметы занятий: распределение докладов и других занятий на ближайшее будущее» (СЖ. 1917. № 243).
В технологическом институте в ноябре 1917 года образовался кружок имени Пушкина, объединивший студентов, влюбленных в литературу и искусство
«Гололедица. Днем 19 ноября температура воздуха держалась на 4-5 градусов выше нуля, таял снег и в результате к утру 20 ноября в городе установилась гололедица» (СЖ. 1917. № 253).
«Вечер. Во вторник, 28 ноября, в общественном собрании туркестанским землячеством устраивается вечер, сбор с которого поступит в пользу землячества с отчислением 25 процентов в фонд ташкентского университета. В программу войдет сцена из туркестанской жизни с песнями, танцами бачей «Мама-Джан» и мн. др. Буфет с национальными кушаньями. По окончании танцы до 3-х ч. Билеты можно получить в студенческой столовой, а с 26-го в общественном собрании...» (СЖ. 1917. № 254).
Так прошел ноябрь 1917-го, а чем закончился этот год двух революций, читайте в декабрьском, заключительном выпуске проекта «Юбилей революции: 1917 год на страницах томских газет».
