Заслуженный отдых или работа до гроба?
«А однажды в поисках работы я отметила в газете объявление «Администратор на дому» и позвонила по нему. В ответ на вопрос, в чем заключаются обязанности, меня спросили: «А вы какая — темненькая или беленькая? Стройная? А сколько вам лет? 60? Нет, что вы! Мы только до 45-и принимаем».
Разговор с попутчицей по автобусу развеселил. К тому же, она была настроена оптимистично. Рассказала, что в свои 62 только лишь на пенсию никогда не надеялась, всегда работала.
— И в няни нанималась, и сиделкой при больных была, и гардеробщицей. Даже в теплицы на разовые работы выезжала, где каждый вечер за сделанное рассчитываются. Пенсия — десять с небольшим, сильно не разживешься. Одна квартплата пять тысяч забирает. Вот и сейчас работу ищу.
А в самом деле, как живут те, кто по современным законам являются пенсионерами? Хотят ли они продолжать работать? А если теряют свое место, легко ли трудоустроиться? Готовы ли сменить профиль деятельности? Как на них смотрят работодатели? И, если согласны сказать, то какую долю в их доходах занимает пенсия, а какую — заработок?
***
Ольга Юрьевна, преподаватель музыки в системе дополнительного образования, 62 года, 44 года стажа: «Если пенсионеры уйдут, работать будет некому».
— Нет, меня не выпрут — если у них пенсионеры уйдут, работать некому будет. Посмотрите сами: ставка молодого преподавателя (на 18 часов в неделю) составляет 7,5 тысяч. Поэтому на ставку никто не работает, на две и больше. С годами аттестуешься и начинаешь получать доплаты за категорию. У меня сейчас 21 тысяча зарплата и 15,2 тысячи рублей пенсия. Если уволюсь — побольше будет. Но я поставила себе задачу доработать до 65 лет. Однако у нас работа полегче, мы же с детьми индивидуально занимаемся. И в основном все же с теми, кто хочет учиться музыке.
Наталья Васильевна, мастер-строитель, отделочник, 61 год: «Из нашей профессии все уходят больными».
— Я была прорабом в строительстве. Мы строили и ОКБ, и ГРЭС-2, и на север в Пионерный летали. Официального стажа 24 года, потом работа в кооперативе, а в последние годы — на частных ремонтах квартир. Перестала брать заказы год назад, когда сильно заболела. Пенсию же получаю с 50-и. Мы, строители, шли по льготной сетке за вредность. Холод, морозы, сквозняки, шум инструмента, подъем тяжестей. И нервотрепка. Считаю, прораб — это вообще не женская работа. Меня, когда ОКБ сдавали, после планерки микроинсульт хватил. Благо работающее отделение рядом, меня утащили к врачам прямо в спецодежде грязной. И как бы я работала до 63-х лет?
— Из нашей профессии все уходят больными. Мужчины до 60-и кое-как дорабатывают. На стройке их к 60 годам уже нету, кто остался — в вагончике в охране сидят. Он уже инвалид, какой из него работник! <...> После стольких лет на стройке ноги только до резины доходят — горят, жжет. На каблуках я уже лет в 40 перестала ходить — не могла.
— Лет с 35-и у всех — спины, ноги, суставы. Не случайно в советское время у строителей была своя поликлиника на Алтайской, там доктора уже знали, с чем мы к ним придем. «По-женски» постоянно болели, так у нас свой профилакторий был в Богашево. Заедешь на сезон в 24 дня, пройдешь все процедуры, на год хватало. Лечиться ехали прямо с работы, ночевали там, а утром — снова на стройку. Когда профилакторий закрыли, сильно ощущалось.
— И еще: я никогда не молчала. И от рабочих требовала, и перед начальством говорила все, как есть. Так, однажды услышала: «Мы вас, таких, кто еще в советское время прорабами работал, почему на стройку не возьмем? Вы слишком все хорошо понимаете, считать умеете, знаете, как должно быть».
Владимир Иванович, 66 лет, врач-стоматолог, пенсионер МВД, 36 лет стажа: «Военным пенсию за стаж дают не зря».
— Я 20 лет прослужил в погонах, врачом в колонии, потом оформился на пенсию в запас, после чего работал там же уже гражданским врачом. Ушел без малого в 60. Скажу, что под конец работать было уже тяжело. Наши профессиональные болезни — хондроз, сколиоз. Зрение садится — с «мелочью» же работаешь. Норму становится трудно выполнять: 24 человека за день пролечивать. И другие пенсионеры у нас так же: охают, стонут, а приходится тянуть.
— Считаю, что военным за 20 лет стажа дают пенсию не зря. Мне было 45, я должен был участвовать как врач в обходах помещений колонии. Час еще выдерживал, а больше не мог — ноги распухали, в ботинки не входили. Специально держал в кабинете кроссовки на два размера больше.
— Дежурства, ночные тревоги, режимные требования… Если военным увеличить пенсионный возраст — никто служить не пойдет. Ведь в других местах зарабатывают больше. Идут, потому что знают: через 20 лет уходишь на пенсию. А лиши этого — на зоне или в военном городке останутся единицы.
Юлия Антоновна, 61 год, пенсионерка, дачница: «На тебя в 53 смотрят, как на ненужного человека».
— Я с 1978 до 1992 года работала на приборном заводе. Когда зарплату платить перестали, год дома пробыла с детьми. Потом пришла на спичфабрику. Сначала стояла за станком, клеила этикетки. Потом подучилась, перешла в кладовщики. Подрабатывала мастером, заменяла отпускников. Так до 2008 года.
— Спичечная фабрика закрылась, а у меня возраст еще не пенсионный. Пошла в службу занятости, встала на учет. Сотрудник службы задумчиво говорит: «Куда же вас отправить?» Получишь у них три направления, идешь на предприятия, а на тебя смотрят, как... на ненужного человека. Прямо не говорят причину, но отказывают. Идешь в другое, в отдел кадров. Там молодая девочка сидит с таким видом. В глазах читаю: «Ну, что, мол, бабка, ты в свои 53 года к нам пришла?»
— Нашла место в частной фирме, кое-как дотянула два года до пенсии. <...> А если возраст повысят? Скажем, за станком на «спичке» я до 55 не доработала бы. Целый день, как маятник: направо, налево. Они там пухнут все, ноги отекают. Станочнице до 63-х доработать — и сразу можно в гроб.
— В цеха на подмену иногда приходили наши пенсионеры на время отпусков. Постоит месяц, и все: «Не надо мне этого!» — уходит.
Валерий Алексеевич, 62 года, работает охранником: «Нас убеждают сейчас те, кто у станка не стоит».
— До начала 2000-х я был начальником цеха на спичфабрике. Пришли к руководству молодые ребята, с которыми «не сошлись характерами». Я уволился, пошел в службу занятости. Куда не пойдешь — с моим возрастом не брали, и это в 46 лет! Или говорили: «У вас нет высшего образования». У меня техникум. Потом, хорошо, устроился в фирму брата. Он в Стрежевом, а я у них тут снабженцем, экспедитором. Корочки охранника получил, выучился. Они мне потом здорово помогли, когда за полтора года до пенсии снова пришлось искать место. У нас в этом возрасте никуда не берут. Хорошо у меня был документ. Так в 58 с половиной стал базу неработающей фирмы охранять, чтобы не растащили. Так и дотянул до назначения пенсии. И сейчас я там же, сутки через трое. Для меня это поддержание жизненного тонуса, ну и материальная подпитка. 11 тысяч получал, добились повышения до 15-ти. Меня работа устраивает: в двух шагах от дома. Обед жена принесет, что не сторожить?
— Приду со смены, отдохну — и на дачу. Овощи растим, жена цветы любит. Дети приезжают, внучата на воздухе бегают. Хотя тоже хотелось бы съездить куда-то отдохнуть. Но на что?
— Платили бы, мы и сами, может, стремились бы работать после 60-и. Сейчас нас убеждают артисты, деятели культуры. Но они же не лопатой кидают, не у станка стоят!
Тамара Николаевна, 60 лет, продает прессу в киоске: «А что станут делать в деревне, где работы нет совсем?».
— Раньше я была кладовщиком. Склад закрыли как раз, когда мне было 55. Поработала немного с мужем: он возил грузы на своем автомобиле, я при нем — вроде экспедитора. Но потом муж, не достигнув пенсионного возраста, заболел. Частник, поэтому понятно, что никакого больничного. Лекарства покупать надо, квартплату платить надо. Пошла я искать себе место: везде отказ. Плохо то, что я компьютером не владею, в моей конторе этим бухгалтерия занималась.
— Пришлось «лечь на плечи» детям, они помогли. Но чувствовала я себя из-за этих отказов ужасно. Мне нужно было работать, чтобы выйти из проблем, отвлечься.
— Хорошо, увидела на киоске объявление «Требуются», позвонила. И вот уже четыре года газетами- журналами и сувенирами торгую. Девять тысяч платят. Пенсия — 11 тысяч с копейками. Из-за того, что работаю, я уже четыре года индексацию не получаю. С ней, думаю, до 14 бы подросло.
— Когда говорят, что люди в 60 должны работать, пусть сначала заводы восстановят! Сельское хозяйство пускай вернут — в Кожевниковском районе, где я жила, в моем селе все было. А сегодня люди все без работы. Кто пьет, кто на своих огородах копается. Живут так, что детей в школу собрать не на что!
— А те, кто за повышение пенсионного возраста — им нас никогда не понять.
Сергей Анатольевич, геолог, 58 лет: «По геологическому «полю» скучаю очень!»
— По полевому стажу я должен был уйти на пенсию в 55. Но из-за того, что руководство намудрило с документами, льготного стажа не хватило. Я был начальником изыскательской партии, экспедиции. От смены обстановки я сам словно обновляюсь: наша область, дальние командировки. Самолеты, вертолеты, поезда. И физически еще могу: в 2015-м, когда на месторождении песчаный карьер искали, я взял с собой молодых. Так потом посчитал: мы за месяц 480 километров пешком исходили! Работал бы и дальше, мне мое дело очень нравится.
— Но три года назад по настоянию директора перешел в начальники базы. Пришлось новые направления изучать: теплотехнику, обязанности механика. Было нелегко осваивать… И скучаю по своей геологии. Считаю, что если работа тебе нравится, когда ты ее теряешь, ты — несчастный человек. Кто хочет — для того 55 и 60 лет не предел.
— Но, опять-таки, профессии разные! Кто физически тяжело работает, например, в шахте, на буровой, он только и думает: «О господи, скорее бы до пенсии дожить и уйти!»
— Вот у меня жена вышла на пенсию в 55. У нее так ноги болят, что она на даче ничего не может делать, весь огород на мне. К тому же, с нами теща живет. Старенькая, болезнь Альцгеймера у нее. Никого не узнает, как ребенок стала. Естественно, что дочь, моя жена, за ней ухаживает.
— А если бы ей пришлось работать, как по новому закону, кто бы это делал? К пенсии тещи полагается небольшая оплата по уходу, но и ту моей жене нельзя получать, так как своя пенсия имеется. Пришлось на постороннего человека оформить. Разве это нормально?
— Финансы — это существенно. А у нас ни пенсию толком не платят, ни зарплату. И нет ни профсоюзов, никакой другой защиты.
***
По данным департамента труда и занятости, в Томской области работодатели ежегодно подают заявки на 45 тысяч рабочих мест. На 1 июля было 12 тысяч вакансий, на которые могут претендовать граждане в соответствии со своим опытом и квалификацией. Дискриминации по возрасту нет.
На конец первого полугодия из общего числа безработных (7 389 человек) наших земляков в возрасте от 50-ти для женщин и от 55-ти — для мужчин было 1 085 человек, то есть 14,7 %.
По направлению службы занятости удается найти работу меньше, чем половине обратившихся из этой возрастной категории. Хотя тенденция к улучшению есть: от 41 % трудоустроенных в 2013 году до 44,5 % по итогам 2017-го.
Человек, уже получающий пенсию, по закону не может быть признан безработным. Но он может обратиться в службу занятости, чтобы узнать о вакансиях, получить рекомендации и профориентационные услуги. Есть небольшой процент 60-70-летних безработных. Это те граждане, которым не хватает стажа или пенсионных баллов даже для назначения социальной пенсии.
С другой стороны, ежегодно признаются безработными около 700 молодых людей в возрасте 16-19 лет, желающие работать в свободное от учебы время. Им найти место еще труднее, чем 50-летним, в связи с отсутствием квалификации. Лишь тридцать процентов юных граждан успешно трудоустраиваются.
Резюме от автора
Приняв решение о повышении пенсионного возраста, власти рискнули сдвинуть, расшевелить сложившуюся десятилетиями сбалансированную систему. В которой важны как финансовые компоненты (на что жить?), так и социальные. Кто будет растить внуков, если бабушки вынуждены работать? Кто станет ухаживать за престарелыми родителями «предпенсионеров»? Куда, наконец, устроится молодой, если места заняты седовласыми? Здесь каждый вынутый камешек грозится обрушить всю гору.
К тому же, больнее всего изменения ударят по поколению тех, кто вступал в трудовую жизнь в 90-е, когда рухнуло производство и целое поколение, образно говоря, «ушло в ларьки».
