«Я прошел за тебя, отец!» (фото)

Лица, лица… Портреты чуть покачиваются, словно люди, смотрящие с них, и вправду движутся вперед по главному проспекту города туда, где горит оранжевым пламенем Вечный огонь. Сотни, тысячи изображений не сливаются в сплошную массу. Они не похожи на братьев-близнецов, как это бывает с шагающими в строю. Разглядеть можно каждого.

В пилотках и шапках-ушанках, в бескозырках и танкистских шлемах, в буденовках на совсем старых довоенных фотографиях, где красноармейская форма еще без погон. В щегольских офицерских формах, в полинявших гимнастерках и в шинелях. А порой в крестьянских косоворотках и дешевых пиджаках, которые носили рабочие.

Удивительно хорошенькие юные медсестры и связистки — кто в нарядном платье с кружевным воротничком, кто в накрахмаленной марлевой шапочке и белом халате, а кто опять-таки в гимнастерке, бодро топорщащейся, как писал Борис Васильев, «на неуставных местах».

Подписи чаще всего краткие: имя и — «политрук, младший лейтенант». Или — «рядовой, мотопехота», «старшина, оружейный мастер»...

Идут седые сыновья с портретами молодых отцов. Идут взрослые внуки и правнуки с изображениями никогда не виденных ими в жизни дедов-прадедов. Интеллигентные старушки профессорского вида и бок о бок с ними с такими же штендерами «Бессмертного полка» — парни в черных с полосками «адидасах», серьезные и притихшие. Идут прихрамывающие пожилые женщины, не знавшие отцовской руки на плече и всю жизнь хранящие в сердце приглушенную боль безотцовщины. И те, кто пережил счастье быть со своими родителями до их глубокой старости, а потом почувствовал щемящую боль: «Как теперь идти на парад — без вас? Как праздновать 9 мая, если нельзя собраться за вашим столом и поздравить?»...

Эту боль ощутила шесть лет назад Наталья Львовна Падалко. Ее отец, рядовой Великой Отечественной Лев Годилевич Прейсман, скончался в апреле 2007-го.

— Боль была так остра, что мы не представляли, как будем праздновать День Победы без него. Но я все же пошла тогда в центр города, чтобы посмотреть парад. И встретила Андрея Петровича из нашего совета ветеранов. У него в руках был портрет, наклеенный на картон, и надпись: «Папа, я прошел вместо тебя». Пять лет мы семьей ездили 9 мая на кладбище, а теперь вот я снова здесь. Вместе с отцом.

Пожилой человек с яркой сединой весь путь проделывает с высоко поднятой рукой: у его самодельного транспаранта коротковата ручка. Рядом с небольшим снимком молодого мужчины — текст, повторяющий надпись на фотографии: «Память московского госпиталя 6.01.1945» и название села — Курлек. Оттуда приехал в город Алексей Константинович Малинин, чтобы пронести портрет своего дяди, Михаила Малинина.

— Вот посмотрите, у него глаз неживой. Дядя был ранен в висок, лечился в Москве, потом его оперировали здесь, в Томске. Он прожил после ранения всего полтора года и умер в 26. Семью завести не успел. Бабушка рассказывала, что он и с девушками-то не встречался: «Какие, говорил, девушки, когда постоянно голова болит?» Так что я здесь за него.

Прихрамывающий крупный немолодой мужчина вообще не стал крепить портрет на ручку. Поблекшую от времени цветную фотографию в деревянной рамке он несет близко к груди, как икону.

— Я мог бы сделать, как у всех, но не хочу. В руках ближе к сердцу, — говорит Николай Зимин. Иду и с отцом разговариваю: вот, папа, и ты на параде. Он был танкистом, брал Берлин, освобождал Варшаву. Умер в 1975-м, когда я только-только со службы на флоте вернулся. Отцу было 51, а теперь мне самому уже – 60.

Еще один портрет — мужчины в летном шлеме, и еще одна короткая история: «Мой дед, Алексей Васильевич Проскурин, был связистом. Снимок в шлеме сделан, когда его забрасывали к партизанам. Там он и потерял здоровье: однажды, скрываясь от немцев, партизаны сутки просидели в болоте. Главная причина того, что так рано ушел из жизни — в этом, а не в двух ранениях».

Меня окликают бывшие васюганцы. Их отца и деда, Федосея Яковлевича Тоноспаева, я отлично знала. Он рассказывал, что новобранцам из остяцких сел только до Каргаска с верховьев Васюгана надо было плыть большой лодкой-паузком целую неделю. Сын Федосея Яковлевича держит штендер с портретом отца, а внук — планшет с тем же изображением.

У некоторых семей по два портрета — с одинаковыми фамилиями. По отчествам видно, что это отец и сын. Или два брата. Или муж и жена — та самая красавица-медсестра в кружевном воротничке, которую я уже заметила.

Оглядывая колонну, отмечаю про себя имена татарские, еврейские, узбекские, литовские. 70 лет назад против фашистов плечом к плечу стояла вся страна.

А вот и еще одно подтверждение этому: заметив издали фотографии жгучих усатых брюнетов с многочисленными наградами, подхожу ближе. По отчествам с приставкой «оглы» («сын») понимаю, что на портретах фронтовики-азербайджанцы.

— Это ваши деды? — спрашиваю у группы из десятка парней и девушек.
— Нет, это наши земляки.

Оказывается, живущим в Томске молодым азербайджанцам так пришлась по душе идея пронести портрет своего солдата, что они попросили прислать электронные копии снимков. Так к Вечному огню в Лагерном саду «прошествовали» майор Абумуслим Бахшиев, генерал-майор Махмуд Абдулрза оглы Абилов и другие их земляки.

«Бессмертный полк» шел и шел. Тысячи томичей, стоявших вдоль проспекта, провожали взглядами эту нескончаемую колонну. Многие вытирали слезы.

Да, были в День Победы трогательные своей юностью кадеты, и колонны ветеранов-афганцев, и марширующие подразделения силовиков, и ретро-автомобили с немногочисленными ветеранами и костюмированными «солдатами», и колонны крупных предприятий, где пели под баян песни военных лет.

Но все же именно марш «Бессмертного полка» стал самой важной частью этого парада. Казалось, сама история вышла на улицу из семейных альбомов и домашних архивов. Не громогласная, не помпезная, не гремящая оружейным железом, а очень человечная, индивидуальная. При этом простая и символичная: портрет деда из рук старших примут внуки и правнуки. И понесут дальше.

Сколько бы лет ни прошло.