Вадим Малютин: «Завязать самостоятельно получается у одного наркомана из ста»
Из всего многообразия мер, предпринимаемых для борьбы с наркоманией, частные реабилитационные центры играют особую роль. Это своеобразные школы, в которых запутавшиеся в паутине химической зависимости люди учатся жить заново. В работе таких учреждений хватает тонкостей и нюансов. Должно ли государство давать наркозависимым деньги на реабилитацию? Что из себя представляет томский рынок реабилитационных услуг? Имеет ли смысл лечить наркоманов принудительно? Своим мнением по этим вопросам с порталом согласился поделиться Вадим Малютин, директор реабилитационного центра «Чистый Путь».
— Вадим Дмитриевич, в Томске ваш центр один из трех, прошедших на сегодня процедуру государственной сертификации. Как она выглядела?
— Это комплексная проверка. Сертификацию проводит московский институт демографии и регионального развития. Выезжала рабочая группа, которая состоит из четырех человек: психолог, юрист, эксперт по документации и представитель Госнаркоконтроля. Они оценивали нашу работу в соответствии с критериями, которые были утверждены федеральным правительством в начале 2013 года.
— Сложно было пройти проверку?
— Требований много, они довольно жесткие. Специалисты проверяют, в каких условиях живут люди. Смотрят, какие методики использует центр, оценивают уровень компетентности сотрудников. Очень дотошно относятся ко всему, что связано с отчетностью: договоры, бухгалтерия, учредительная документация. …
— Вы были вынуждены пройти сертификацию?
— Нет, проходить сертификацию никого не принуждают, хотя может и стоило бы. Мы, например, наоборот прилагали усилия, чтобы в России появилась возможность сертифицировать наш вид услуг. Поднимали эту тему в обращениях к органам власти, на круглых столах, конференциях... Мое глубокое убеждение, на рынке реабилитации сегодняшний день царит вседозволенность, а она ни к чему хорошему не ведет.
— Что в сухом остатке дал сертификат качества? Зачем нужно было добровольно идти под проверку?
— Две вещи. Нам была важна имиджевая составляющая и возможность участвовать в госпрограммах.
— Вы говорите «на рынке», «наш вид услуг». Ваш центр скорее бизнес или общественная организация?
— Безусловно, бизнес. Месячное пребывание в центре стоит ХХ тысяч рублей. Как любое честное коммерческое предприятие, мы стремимся оказывать качественные услуги и, разумеется, зарабатывать за счет этого.
— Получается?
— Рентабельность около 10 процентов.
— Не секрет, что есть организации, которые предлагают реабилитацию бесплатно. Зачем в таком случае обращаться к вам?
— На самом деле ничего бесплатного в этой жизни не бывает. Вот мы функционируем как полноценное предприятия. У нас есть оборудованная загородная база — закрытый для посторонних комплекс, где проходящие реабилитацию люди живут по несколько месяцев. Его обслуживание стоит денег, питание стоит денег. У нас штат постоянных сотрудников — 12 человек, им нужно платить зарплату.Для работы с участниками мы регулярно привлекаем сторонних специалистов — психологов и медиков, с ними нужно заключать договоры.
— Но кто-то ведь может работать по-другому...
— Вообще без затрат? Нет, не может. Человека, проходящего реабилитацию, как минимум нужно кормить и где-то содержать. В большинстве случаев все просто: в организациях, которые предлагают пройти реабилитацию бесплатно, наркоманам приходиться ее отрабатывать. Разумеется, это преподносится как трудотерапия. Но, поверьте, только лишь этого в подавляющем большинстве случаев недостаточно.
— На основании чего вы судите, чего достаточно, а чего нет?
— Я психолог по образованию. Кроме того, команда нашего центра в основном состоит из людей, успешно преодолевших химическую зависимость. Это целенаправленная кадровая политика: во-первых, такие люди лучше понимают, с чем борются наши клиенты, а, во-вторых, они могут быть для них ориентиром, живым примером того, что человек в состоянии жить в трезвости. Хотя не буду утверждать, что тот, кто сам не проходил через зависимость, не в состоянии качественно помогать. Я, например, с большим уважением отношусь к деятельности центров, работающих при церковных приходах, хотя там исповедуют совсем другой поход к реабилитации.
— Как оцениваете ситуацию на рынке реабилитации?
— Сказать, что качество услуг на нем крайне низкое, это ничего не сказать. В Томской области по разным оценкам действуют от 40 до 100 организаций, которые так или иначе работают с людьми, попавшими в химическую зависимость. Из них нормально работают восемь, от силы десять центров. Наркоманы ведь кочуют из одной организации в другую, так что мы хорошо знаем, как работают коллеги, и можем судить об их результативности.
Повторюсь, в большинстве случаев речь идет о подмене понятий — когда организация строит бизнес не собственно на реабилитации, а зарабатывает, вынуждая попавшего в беду человека работать за еду и койко-место. Бывают и более тяжелые случаи, когда за реабилитацию берутся не вполне вменяемые люди, возомнившие себя бог весть кем. Такие и вовсе могут свести восстановление к посадке человека на цепь где-нибудь в глухой деревне и назвать это сверхновой и сверхрезультативной методикой. Мы регулярно сталкиваемся с такими случаями.
—С чем вы связываете низкое качество таких услуг?
— С тем, что на рынке нет внятных правил. Тот, кто решил заниматься реабилитацией наркоманов и алкоголиков, сегодня может построить лачугу в лесу, набрать группу и вести курсы абсолютно любого содержания.
— Если говорить конкретно о центре, сколько ваших клиентов после реабилитации действительно не возвращаются к наркотикам?
— Процентов 25, максимум 30.
— Назови вы более высокие цифры, я бы вам прямо сказал, что вы приукрашиваете действительность.
— И были бы абсолютно правы. При реабилитации химических зависимых принято считать, что если 25-30 процентов выпускников центра не возвращаются к приему веществ, то центр успешен. Лучший процент продемонстрировать практически невозможно. Причем это не только российская статистика, зарубежные центры работают примерно с тем же эффектом.
— Выходит, 70 процентам ваших клиентов не стоило и деньги тратить?
— Это упрощенное представление. На самом деле, результат есть всегда. Как минимум, люди длительное время находятся в контакте с работниками центра, у которых получилось побороть зависимость. Это полезно. Иногда человек хоть и срывается, но переходит на более легкие наркотики или снижает дозу. Это конечно не то, к чему стоит стремиться, но все же это лучше, чем ничего. Человек по меньшей мере дольше проживет и, возможно, справится с зависимостью со второго захода.
— Почему большая часть выпускников срывается?
— На территории центра создана среда, чтобы в теле и сознании человека происходили изменения, позволяющие в дальнейшем жить в трезвости. Мы рекомендуем человеку выпуск из центра только после того, как видим, что он способен удерживать себя в трезвости и в реальном мире, что он освоил все навыки, которые мы ему стремимся дать. Но будет ли он ими пользоваться, зависит только от него самого, мы здесь ничем помочь не можем. Это как при выпуске из университета. Диплом гарантирует, что человек прослушал курс лекций и экзамены сдал, но это вовсе не означает, что он стопроцентно будет успешен в профессии и вообще будет по ней работать.
— Не так давно в России вновь появилась возможность лечить наркоманов принудительно, понуждая их к этому в судебном порядке. Как вы к этому относитесь?
— Насколько я знаю, такой практики в Томской области пока нет. Но то, что такая возможность появилась, на мой взгляд, благо. Не стану прогнозировать, каков будет процент успешных отказов среди тех, кто попадет на реабилитацию принудительно. Но для кого-то судебное решение может стать отправной точкой на пути к трезвости.
— Еще одно новшество последнего времени — выдача наркоманам государственных сертификатов на лечение. Речь идет о том, чтобы давать химически зависимым людям деньги из бюджета для оплаты услуг таких центров, как ваш?
— Да, есть такая региональная программа, мы активно в ней участвуем. Отмечу несколько важных нюансов. Во-первых, ход реабилитации с использованием госсредств строго контролируется. Во-вторых, если наркоман получает сертификат, то может потратить его не на любой центр, какой ему вздумается, а только на тот, у которого есть тот самый госсертификат качества.
— А как идет отбор на получение сертификатов?
— Этим занимается наркологический диспансер. Насколько я понимаю, на сегодняшний день человеку достаточно просто придти туда, написать заявление и соблюсти ряд правил. В частности, пройти медосмотр и при необходимости — курс детоксикации. Но каких-то деталей могу не знать. Мы работаем с людьми, поступившими по сертификатам, на общих основаниях. По итогам месяца нам подписывают акт выполненных работ и перечисляют оплату.
— Как-то странно получается. Даже в лучших реабилитационных центрах от зависимости полностью избавляются максимум треть поступивших. Выходит, что бюджетные деньги, потраченные на выплаты по сертификатам, по большому счету все-таки будут потрачены зря. Кстати, много дают?
— 120 тысяч рублей на человека — по 20 тысяч в месяц в течении полугода.
— Вам не кажется, что было бы правильнее, чтобы попавшие в химическую зависимость люди и их близкие финансировали решение своих проблем самостоятельно? В конце концов в бюджете и в лучшие времена на что-нибудь да не хватало.
— Это допустимая точка зрения, спорить не буду, и все же я вижу ситуацию иначе. Во-первых, если считать наркоманию болезнью, а реабилитацию — важной частью лечения, то тратить госсредства на эту задачу все-таки уместно. По крайней мере, официально бесплатную медицину вроде бы никто не отменял. А мест в государственных реабилитационных центрах на всех не хватает. Почему бы в таком случае не помочь людям получить услуги лучших частных центров?
Во-вторых, на мой взгляд, эта программа — вполне разумный инструмент регулирования на рынке, которого еще, раз повторюсь, нашей сфере очень не хватает. Государство ориентирует людей на те организации, которые действительно помогают, а не набирают себе разнорабочих под видом лечения трудом. В-третьих, бывают ситуации, когда человек готов работать над собой, готов принимать качественную помощь, но объективно не может ее оплачивать. Теперь у таких появляется вполне реальный шанс на качественную поддержку. На мой взгляд, это хорошо.
— Много клиентов приходят по сертификатам?
— Пока не очень. Программа стартовала в прошлом году. Через нас за это время прошли 22 человека. Из них 12 уже выпустились, 10 сейчас находятся в центре. Еще на шестеро проходят предварительные процедуры.
— Насколько велик процент невозвратов к употреблению среди тех, кто пришел по сертификатам?
— Пока сказать сложно, не так много времени прошло. Но, по ощущением, те, кто приходят по сертификатам, осваивают программу с большим желанием. Не могу точно сказать, с чем это связано. Возможно, коллеги из наркодиспансера предлагают сертификаты только тем, у кого видят желание. Может быть, дело в том, что для получения финансовой поддержки от государства приходится побегать по инстанциям и лично собирать массу документов. Не исключаю, что эти формальности отфильтровывают тех, кто недостаточно мотивирован.
— Все, кто так или иначе задействован в антинаркотической работе, называют распространившиеся в последнее время химические наркотики очень серьезным вызовом. Как их появление отразилось на вашей работе?
— Стало намного сложнее. Средние сроки реабилитации увеличились, «химия» сильнее и быстрее влияет на психику и головной мозг. Плюс снизился возраст поступающих. Сейчас нам регулярно приходиться работать с несовершеннолетними, тогда как семь лет назад это все-таки было исключением из правил.
— Будет правильно сказать, что химические наркотики страшнее героина?
— Да, безусловно.
— На ваш взгляд, можно ли преодолеть зависимость вообще без помощи специалистов?
— Можно. Я знаю несколько человек, у которых это получилось. Но таких — единицы. Если зависимость была хоть сколько-нибудь длительной, то преодолеть ее самостоятельно способен примерно один человек из ста.
PS. При выборе респондента редакция руководствовалась рекомендацией областного УФСКН и наркологического диспансера.
