Роман Ланкин: «Все замешано на любви»
По профессии — юрист, а в жизни — музыкант. Томский бард Роман Ланкин о творчестве, природе авторской песни и любви
Родился в Новосибирске в 1974 году, закончил юрфак ТГУ. Лауреат Второго канала Грушинского фестиваля (2002), Грушинского фестиваля (2004), обладатель Гран-при международного фестиваля «Петербургский аккорд» (2010). Исполняет современную и классическую авторскую песню, англоязычные джазовые композиции, бразильскую босанову. Отличительные черты его творчества — необычные трактовки традиционных произведений, синтез разных жанров, высочайшая исполнительская культура.
Томич Роман Ланкин — широко востребованный артист, выступающий в России и за рубежом. Постоянный участник гала-концерта «День Визбора», 20 июня вновь украсил эту концертную программу.
***
— Что такое талант?
— (после паузы) Божий дар плюс судьба, помноженные на труд.
— Считаете себя талантливым?
— О себе такое нельзя говорить.
— А вы процитируйте кого-нибудь. Или сравните себя с какой-нибудь бездарностью! Сейчас на мои вопросы отвечает талантливый человек. Это факт, данность. Чего тут стесняться?
— Понимаете, талантливость — не константа. Она изменяется. Поэтому предлагаю просто считать, что у меня есть определенные творческие удачи. Их не так много, как хотелось бы. Но говорить, что они будут приходить ко мне регулярно, что все, что я делаю, является талантливым — я не стану. Потому что уверен, что это не так.
— Что именно относите к своим творческим удачам?
— Это песни Окуджавы «Веселый барабанщик» и «Я пишу исторический роман». Песня Визбора «Одинокий гитарист». И еще несколько хороших исполнений. Они считаются моими визитными карточками. Дай бог, если их будет еще какое-то количество.
Удачи случаются редко. Но в моем репертуаре нет проходных песен. Хорошо ли я их исполняю — решать публике.
— Сколько вариантов аранжировки было у вашего «Барабанщика»? И как часто меняются трактовки?
— Практически не меняются. Если нахожу аранжировку удачной, она закрепляется. Нет необходимости и желания что-то менять в том, что тебе кажется хорошим.
А «Барабанщика» я поначалу пел практически так же, как и Окуджава — старался в точности и подобрать аккомпанемент, и сохранить манеру исполнения. Но однажды, в процессе репетиционного музицирования, возникла идея оформить эту песню совсем по-другому. Получилось интереснее.
— Вы сказали, что талант динамичен — это интересная мысль. Но прогрессирующих гораздо больше деградирующих, не так ли? Хотя растратить талант очень легко… Но трудно прийти к такому решению. Трудно махнуть на себя рукой — особенно, если есть какие-то достижения…
— Это очень и очень индивидуально. Кто-то губит свой талант, а кто-то пестует. Я знаю людей, которые блистали в свои 20-30 лет, а потом просто перестали писать песни. У кого-то, возможно, заканчивается игра гормонов и вместе с ней теряется потребность творить. Есть и такие, которые закрепились на каком-то уровне успеха и стали увлекаться самоповторами. Они либо эксплуатируют то, что ими было найдено в лучшие годы, либо пишут новые песни, но это оказывается повторением старого. В тоже время, есть люди, которые постоянно растут.
— Хотите сказать, творческий поиск присущ совсем немногим?
— Я хотел сказать, что все занимаются творческим поиском, но получается у каждого по-разному: на конечный результат влияет огромное число привходящих моментов.
— Почему одни почивают на лаврах, а у других повышенная требовательность к себе? Это все идет с самого детства?
— Сложно сказать, откуда это идет. У кого-то есть внутренняя необходимость создания чего-то нового, есть потребность расти, преодолевать себя и создавать новое. А у кого-то свербит мысль: да, ты признан, но год прошел, а у тебя нет нового альбома — как так? Эта потребность — творить — продиктована внешней причиной — статусом. Чем больше внешних побуждающих моментов, тем менее значительным может оказаться творческий результат.
— А вы, кстати, планируете в ближайшее время новый альбом?
— Планирую. Скорее всего, в следующем году — если реально смотреть на вещи. Потому что часть альбома намерен записывать в домашней студии и потом отдать это на сведение. Но студию еще предстоит создать, чем я и занимаюсь.
— Чему посвящен ваш новый альбом?
— Наверное, это будет простая фиксация очередного пройденного отрезка творческого пути. Что-то из классической авторской песни. Что-то из современной.
— Чем отличается авторская песня в конце ХХ века и начале ХХI века?
— Главное отличие, как мне кажется, состоит в том, что современная песня требует высокого уровня исполнения. Произведение, сыгранное плохо, вряд ли будет востребовано — даже если оно хорошо написано. Такого не было в прошлом: и Юрий Кукин, и Булат Окуджава могли спокойно петь под расстроенную гитару — и это шло на ура, записи многократно перезаписывались. А сейчас, на мой взгляд, форма имеет не меньшее значение, чем содержание.
— А можно ли считать исполнительское мастерство своего рода упаковкой авторской песни?
— Нет. В фантик можно завернуть все, что угодно. Но если нет интересного, важного содержания песни, то никакая яркая обертка не спасет. Хорошее, качественное исполнение — это не упаковка. Ценное содержание останется таковым и при плохом исполнении. Но сегодня его мало кто поймет и оценит.
— Мы живем в Сибири, где и перепады температур в межсезонье, и жестокие морозы под сорок. А ведь гитара ничего этого не любит. Как бережете свои инструменты?
— Холод вообще не проблема, если правильно подойти к выбору инструмента. Мастера говорят, что гитара должна быть произведена в том месте, где на ней собираются играть — тогда она долго прослужит.
Однажды в декабре я купил в Гренобле гитару, чтобы учиться играть в стиле джаз-мануш. В России это редкий инструмент, с очень особенным звуком — такие не продаются у нас до сих пор. Попросил товарища отвезти гитару в Томск, а мне еще нужно было задержаться. Приезжаю домой, повесил инструмент на стену, а на следующий день гитарные пружины сломались, и инструмент буквально «сложился» пополам. Наш климат ей не подошел — сибирские зимы слишком сухие для европейских гитар. Потребовался серьезный ремонт…
— Вы регулярно и успешно выступаете в столичном клубе «Гнездо глухаря». А когда состоялось первое выступление? Как вас тогда приняла Москва?
— Дебютировал на этой площадке достаточно давно, году в 98-м. Получается, больше 20 лет назад. Дело было так: друзья организовали наш совместный с Игорем Ивановым концерт… Если бы он стал для меня провальным, думаю, я бы запомнил это навсегда. Ошеломляющий успех тоже остался бы памяти. Пожалуй, охарактеризовать его можно было просто: выступление для друзей.
— Случались провалы и мегауспехи?
— Кто же будет рассказывать о своих неудачных выступлениях? (улыбается) Было однажды выступление, на котором мне очень сильно хотелось спать — просто до невозможности. Это был дневной концерт после бессонной фестивальной ночи… Наверное, его можно считать провальным, поскольку я с большим трудом боролся со сном и был готов лечь прямо на сцену.
О своих успехах также не принято говорить.
— Почему же? Можно сообщить факт: к примеру, мне аплодировали четверть часа или же подарили восемь килограмм цветов…
— Представляю себе эту картину: бард со сцены бежит в гримерку взвешивать букеты... Мы живем в интересное время, когда хвастаться принято. Есть Facebook, другие социальные сети, куда принято выставлять свои успехи и вообще рассказывать всем, как у тебя все хорошо… Но на этом фоне я все больше и больше ощущаю потребность быть скромнее. Жить напоказ — это то же самое желание понравиться…
— И все же в ходе концерта вы не можете не отслеживать зрительские эмоции…
— Успех — это не зрительские эмоции. Это ощущение того, что ты все сделал правильно. На своих выступлениях я всегда понимаю, насколько хорошо выступил. Для этого не требуется прислушиваться, насколько громко аплодируют зрители. После концерта они могут подойти и поблагодарить, но это не произведет на меня никакого впечатления, если я на сцене чего-то не сделал, в чем-то недоработал. И наоборот, как бы меня ни критиковали, мою уверенность в том, что все удалось, это не поколеблет. Без уверенности в своей правоте человек превращается во флюгер. Он начинает зависеть от благоприятных отзывов…
— Другими словами, вы сам себе судья?
— Это необходимость для любого творческого человека.
— Что представляет собой современная авторская песня Томска и Сибири в целом?
— Это достаточно интересный феномен, во всяком случае для меня. Творчество моих друзей-томичей — Игоря Иванова, Игоря Набоких, Дмитрия Коршуна, Натальи Нелюбовой, Федора Горкавенко — серьезно повлияли на мой музыкальный вкус и представление о песне. Они создали, как мне кажется, уникальный стиль, в котором музыка особым образом взаимодействует с текстом. Они позволили себе интересные джазовые гармонии, нестандартные мелодии и интонацию. Чем, собственно, заметно выделились из бардовского мейнстрима, уходящего своими корнями в советскую эстраду 50-60-х годов прошлого века — там царит минор, бедные гармонии, но порой встречаются интересные мелодии. Это, в принципе, свойственно русской песенной традиции.
— Но в таком случае есть риск не найти массового слушателя — эксперимент всегда встречается настороженно…
— А я считаю, особого риска тут нет. Мы же говорим о провинциальной песне. К сожалению, у каждой песни, сочиненной вдалеке от культурных столиц, Москвы и Петербурга, одна и та же судьба: непохожее на мейнстрим отвергается как неформат, а похожее попросту не замечается в общем потоке.
— Просто какой-то тупичок вы нарисовали!
— Прекрасно, так и назовем эту ситуацию: тупичок… (улыбается). Но тем не менее, песни пишутся, альбомы выходят — у того же Игоря Валерьевича Иванова скоро намечается презентация нового диска, который я всем весьма рекомендую послушать.
— Возможно, это риторический вопрос, но все же… Вы представляете свою жизнь без музыки?
— Могу представить все, что угодно — воображение у меня богатое (улыбается). Но не желал бы себе такого будущего. Хотелось бы, чтобы музыка оставалась со мной. И чтобы я оставался в музыке.
— Для вас важно ощущение влюбленности? Как часто ее испытываете?
— О… Влюбленность, конечно же, важная вещь, но любовь неизмеримо важнее. Мне кажется, вообще все в этом мире замешано на любви. Она — ключ к настоящей жизни. Хотелось бы как можно больше делать именно из любви.
— А вы влюбчивый? Много ли было в жизни Романа Ланкина романов?
— Если вы про влюбчивость в женщин, то да, я влюбчив, но я говорил о другом… Женщины — это прекрасно, но любовь не ограничивается только ими. Любовь, как выяснилось, распространяется вообще на все. Верю, что если это осознавать в каждый момент своей жизни, можно запросто стать счастливым человеком.
