Ада Бернатоните: «Без кино я бы потерялась в жизни»

Ада Бернатоните, руководитель киноклуба «Латерна Магика» — не только доцент ТГПУ и кандидат искусствоведения, защитивший во ВГИКе диссертацию на тему «Становление картины мира в творчестве Пазолини», но и человек редчайшей для нашего города профессии — киновед. Киноклуб, который Ада назвала в честь книги воспоминаний Ингмара Бергмана, долгое время специализировался на фестивальном кино, получившем резонанс среди публики и критики, но не ставшем массово популярным, а также на знаковых для истории мирового кинематографа картинах. Сейчас Ада Бернатоните не только меняет принципы репертуарного отбора в киноклубе, но и готовит к старту еще один клубный кинопроект. Обо всем этом она согласилась рассказать читателям портала.

— Давай начнем с самого начала: с чего начинался твой киноклуб?

— С того, что меня пригласили в ТУСУР, показывать для студентов кино. Я пыталась показывать классику, артхаус: Гиллиама, Бергмана, различные фильмы, которые мне нравятся. Мне сказали: среди студентов и так огромное количество депрессивных людей, и так огромное количество бисексуалов, которые могут потенциально стать геями. А я их тут дополнительно гружу, не даю покоя, воздействую на неокрепшие души. А потом пришлось уехать на предзащиту диссертации, и без меня им показывали «Дневник Бриджит Джонс» и тому подобные вещи. Так или иначе, достаточно долго, практически восемь лет, я совмещала дальнейшую свою деятельность с деятельностью в ТУСУРе.

И потом, совершенно случайно, во времена моей работы в видеопрокате «Underground», мне позвонила одна моя знакомая, которая хотела организовать киноклуб в «Аэлите». Она сделала предложение руководству зрелищного центра, а потом поняла, что это не для нее — не потянет и решила предложить это мне. Вот так практически «без меня меня женили», и с того момента я активно занимаюсь «околокиношной» и киноклубной деятельностью в городе Томске.

— Можно ли считать те времена — сначала «Аэлитного кино», а впоследствии киноклуба в «Ку-Ку-шКе» — «золотым временем», когда это было настоящим явлением, которого ждали, когда залы ломились от публики?

— Залы ломились от публики, но я не знаю, хорошо это или плохо, потому что в любом случае клубный показ подразумевает некую интимность. И мне нравится, когда в зале 10-20-30 человек, а когда больше тридцати — это уже некие моменты любопытствования: «А что здесь происходит, а зачем, а для чего, а почему»? Ведь зритель открывает рот тогда, когда чувствует себя комфортно. И чем меньше людей, тем более интересно и интенсивно идет процесс обсуждения, так как участники чувствуют себя более уютно. Даже то, что я так настаиваю по поводу чая, сладостей — это раскрепощает, делает обстановку более уютной и интимной. Вспомните самурайские беседы, которые длились до восьми-десяти часов: ведь на протяжении всего этого времени они пили чай. Чай стимулирует кровообращение, позволяет человеку выйти на обстоятельный разговор. Кофе бодрит, его пьют деловые люди, которым надо зарядиться и куда-то бежать. А чай пьют люди, которым нужна рефлексия, которые способны на разговор, на ведение диалога.

Поэтому сложно сказать, что лучше. Тогда было одно ощущение, сейчас другое. Очень часто в то время приходили случайные люди, «просто посмотреть». В нынешней ситуации таких практически нет. Бывают новые, которые, если им нравится, остаются, если нет — просто уходят. Никто никому ничего не навязывает, никто не претендует на истину в последней инстанции, на абсолютную киноведческую структуру — это просто беседы, разговоры. Я не считаю, что должна непременно сообщать людям биографические справки или говорить о какой-то киноведческой подоплёке фильма. Мне кажется, что в разговоре должен существовать некий экзистенциальный анализ, чтобы это «пробило» каждого конкретного человека, и чтобы через фильм каждый конкретный человек посмотрел на себя. Кино, на мой взгляд, тот самый вид искусства, который позволяет человеку решить собственные проблемы. Увидеть себя через героев, увидеть себя на экране, понять, что всё решаемо, что выход из тупика возможен.

— Вот, кстати, интересно, как и на что реагирует публика? Что ее привлекает? У тебя же бывали разные репертуарные тематические подходы: и подборки киноклассики, и режиссерские ретроспективы, и российское авторское кино, и азиатское, и европейский артхаус… К чему ты пришла в итоге, какой подход оказался оптимальным?

— Авторские и режиссерские подборки были тогда, когда я показывала кино каждый день (киноклуб тогда обитал на улице Котовского). Приходилось делить репертуар на недели и работать в режиме подборок. Со временем я пришла к тем выводам, которые и стали основой нынешней модели — фильмы должны быть объединены особым настроением. Не режиссером, не концепцией, а именно настроением. Чтобы человек приходил и из раза в раз видел то, как можно осознать себя в контексте той или иной проблемы. Для меня, прежде всего, образ на экране равняется образу души человека. И вот сейчас я подбираю фильмы именно с такой позиции, Допустим, когда фильмы позволяют людям осознать какие-то критические ситуации. Или когда они дарят какой-то внутренний свет, внутреннюю надежду, внутреннюю поддержку. То есть сейчас я подбираю фильмы исключительно по принципу настроения, которое они несут.

— И здесь не имеет никакого значения, фестивальное это кино, или массовое, или артхаус?

— Практически нет. Моя позиция такова, что любой самый плохой фильм может спасти хороший актер, и напротив, хорошая лента может быть погублена плохим актером. Для меня очень важен центральный персонаж, герой, который несет в себе основную мысль. Неважно, известный это актер или нет, но для меня принципиально, чтобы вокруг него концентрировалась основная идея. В этом месяце, мне кажется, получилось довольно удачно: и Кристин Скотт Томас в «Я так давно тебя люблю», и Хавьер Бардем в «Море внутри», и Таданобу Асано в «Последняя жизнь во Вселенной», и Тим Рот в «Звери и хозяин заставы» — все очень хороши в качестве центральных персонажей. На мой взгляд, зритель неизбежно идентифицирует себя с главным героем и через него решает какие-то свои внутренние проблемы. Кинематограф для меня — бегство от реальности и возврат в нее. Через отшелушивание каких-то внешних, наносных моментов и приход к какому-то истинному ядру, что ли, мироздания, простите за пафос.

— А из твоих личных наблюдений — разная публика интересуется различными пластами кинематографа, или одни и те же люди могут интересоваться и классикой мирового кино, и современным авторским кино, и абсолютным авангардом?

— Это разная публика, но могут быть и одни и те же люди. Есть общие тенденции поиска, которые характерны для личности в современном мире. Мы одиноки, катастрофически одиноки — в большей степени, чем в начале ХХ века, в середине его, чем когда-либо. Кино спасает от одиночества. Когда ты в квартире садишься и смотришь фильм один — у тебя одни ощущения. Когда вдвоем — ты уже чувствуешь некое родство. Главное — ты приходишь на киноклуб, главное — твоя позиция. Понятно, что позиция некоторых заключается в «Что вы тут выпендриваетесь? Я валю отсюда, и вы мне не нужны». Такие бывают нередко, и бог с ними, они тоже часть нас. Это такая позиция некоего внутреннего уединения.

У меня есть хорошие ребята, муж и жена, которые в свое время очень помогли клубу, в том числе материально. Так вот они, как мне кажется, катастрофически одиноки, и у них вообще нет друзей. Раз за разом приходя сюда, они обретают смысл. Девочка сначала не говорила вообще, мальчик отпускал редкие фразы. Сейчас говорит девочка — пусть практически шепотом, но говорит. Они могут опоздать, придти на конец фильма, но приходят почти всегда приходят. Я что хочу сказать: на самом деле я не воспринимаю показ фильмов, как некий обучающий процесс или просветительское занятие, скорее как психотерапевтический сеанс.

— А случалось такое, что какие-то фильмы собирали неожиданно для тебя самой много народу? Я, скажем, припоминаю, какие аншлаги были на вырыпаевском «Кислороде», для которого даже делались дополнительные показы…

— Знаешь, я еще в «Аэлите» пришла к выводу, что люди очень клюют на красивые названия. Самой, пожалуй, большой моей неожиданностью был случай, когда на очень плохой фильм с участием хорошей актрисы Дины Корзун и очень красивым названием «40 оттенков грусти» народ сажать было некуда. Вот это — именно магия названия. А что до «Кислорода», то фильм, на самом деле, очень двусмысленный. С точки зрения и структуры, и подачи материала очень театральный, что неудивительно, учитывая театральное прошлое режиссера. Это такой отстраненный от зрителя фильм с претензией на новое слово в кинематографе. И именно поэтому он привлекает внимание: люди ведь готовы любой аспект новизны воспринимать как революцию. Человеку свойственно революционное сознание и противостояние стереотипам. Мне же кажется, что можно говорить об очень-очень простых вещах столь же простым языком и быть при этом новатором. Для меня тут главный пример — Бергман: очень просто, об очень простом, и никто никогда не смог сделать чего-то подобного.

— Тебя же можно назвать «пионером» киноклубного движения?

— Нет, я не пионер. Киноклубное движение в Томске было давно, еще в советское время, в эпоху кинопроекторов, и потом, во времена перестроечных видеопрокатов, были такие салоны, как у Елены Газукиной, ориентировавшиеся на хорошее кино.

— Это понятно, но я имею в виду то, что ты первой вышла на широкую публику. Назовем это «киноклубом эпохи DVD и торрентов». Вот как ты считаешь, в Томске состоялось это самое киноклубное движение?

— В пользу этого говорит хотя бы тот факт, что после меня появилось огромное количество разных клубов, объединений, люди смотрят кино — художественное и документальное, полнометражное и короткометражное, разное — смотрят в чайных клубах, диско-барах, в вузовских аудиториях, в той же «Аэлите». Для меня изначально не было никакой миссии стать «центром мироздания» и «пупом» этого движения. Была сверхзадача, чтобы люди начали смотреть кино, и через него стали бы больше понимать себя и друг друга, становясь добрее. Если бы не кино, я бы сама в жизни потерялась, или, возможно, даже бы не нашлась.

— Можно ли утверждать, что к популяризации киноклубов «руку приложил» и довольно косный «большой» томский кинопрокат, который интересуется только тем, что принесет быструю прибыль, попросту игнорируя многие интересные фильмы, выходящие в прокат по стране? Ту же «Меланхолию» Триера, «Елену» Звягинцева…

— Эта тенденция существует повсеместно, и кинопрокат, возможно, действительно провоцирует интерес публики к «другому» кино. Как бы заглядывание в щелку: а что там?

— Меня, кстати, позабавило, когда на сайте одного из городских кинотеатров появилась оговорочка: мол, мы взяли в прокат фильм Альмодовара «Кожа, в которой я живу» «по просьбам томской интеллигенции». Словно извинялись перед массовой аудиторией…

— Ты задел очень интересный аспект, поскольку я сейчас с точки зрения науки занимаюсь массовой культурой. И понимаю, что принцип, обозначенный Ортегой-и-Гассетом, который у нас сидит в головах — что существует культура массовая и элитарная — был актуален тогда, когда он об этом писал, а сейчас не действует. Ситуация повернулась таким образом, что масса, в принципе, состоит из одиночек. И этот аспект Ортега никак не мог предугадать. То, что каждый несет в себе массовое сознание, будучи при этом одним, экзистенциально категорично одиноким. А потому можно с этим сознанием сделать все, что угодно. Ему можно внушить какие угодно аспекты зрения — он готов, он внушаем. Он, условно говоря, может одновременно любить Брэда Пита и при этом понимать, что Тим Рот — один из лучших актеров современности.

— Что в ближайшее время можно ожидать от киноклуба? Какие планы на следующие полгода?

— Во-первых, я собираюсь последние полгода моей жизни в Томске показывать в киноклубе свои любимые фильмы. В январе покажу «Меланхолию», потому что ее очень хотят зрители, хотя Ларс фон Триер — из тех режиссеров, которых я боюсь и избегаю. В этом же месяце планирую артхаусное французское кино: «Гарри — друг, который желает Вам добра» Доминика Молла, «Тайм-Аут» Лорана Канте, а также очень интересный фильм «Чти отца своего», с актерским дуэтом Жерара Депардье и Гийома Депардье. Дальше буду показывать, абсолютно не стесняясь, то, что я люблю: много Хичкока, много Трюффо и так далее.

А во-вторых, мы начинаем новый проект с клубом «Маяк». С января будем показывать там по четвергам культовое кино и культовую музыку. Интересное явление, с которым уже пришлось столкнуться: многие люди не знают знаковых, казалось, картин. Спрашиваешь у студентов: «Кто видел «Мертвеца» Джармуша»? Три поднятые руки на группу. Кто видел «Небо над Берлином» Вендерса? Одна рука. Люди смотрели десятки и сотни фильмов, но при этом не видели картин, обозначивших вехи и определивших киноязык. Я уже составила предварительно репертуар: планирую показать «Седьмую печать» Бергмана, «Фотоувеличение» Антониони, «Теорему» Пазолини. То есть это будет именно культовое кино.

— Кстати, что ты можешь сказать о проекте «Музыка больших экранов», который существует под эгидой клуба «Латерна Магика» вот уже более полутора лет?

— Если честно, я вообще далекий от музыки человек, и она занимает не очень большое место в моей жизни. Для меня музыка существует постольку, поскольку я либо могу с ней жить, либо не могу с ней жить. То есть подхожу к этому именно с точки зрения собственной экзистенции. И «Музыку больших экранов» я считаю очень полезным и важным проектом, потому что он расширяет музыкальное сознание. Он даже мое музыкальное сознание взял и в один момент расширил: я никогда не слушала Боба Марли и услышала впервые именно на «Музыке больших экранов». Мой музыкальный мирок ограничен, в основном, французами и итальянцами, инструментальной этникой и старыми зубрами типа Фрэнка Синатры. Пустить туда нового обитателя было очень непросто.

Так что мне кажется, что этот проект обязательно должен существовать, ведь люди зачастую страдают, с одной стороны, фанатичностью по отношению к тем или иным музыкальным явлениям, и, с другой стороны, в больше степени, чем в кинематографе, отрицанием других явлений. Здесь я даже по себе сужу. Люди ленивы и нелюбопытны, потому что любопытство требует приложения неких усилий. И весь процесс нашей деятельности — это, в первую очередь, процесс изменения нас самих.