Екатерина Столярова: «До сих пор не понимаю причину своего падения»
Имя этой томички на слуху с прошлой зимней Олимпиады в Ванкувере — тогда наша землячка заняла седьмое место в могуле — разновидности фристайла. А спустя четыре года Екатерина смогла принять участие во вторых Олимпийских играх, чем может похвастаться далеко не каждый титулованный спортсмен. Тем более после серьезной травмы, из-за которой Кате пришлось восстанавливаться почти год. О выступлении на Олимпиаде, своих переживаниях и планах на будущее томская могулистка Екатерина Столярова рассказала порталу.
— Катя, ты так долго шла к своей второй Олимпиаде, и вдруг это досадное падение. Что произошло?
— Если честно, я сама до сих пор не понимаю, почему так вышло. Я была настолько уверена в своих силах, что на старте совсем не волновалась, хотя это удивительно для соревнований такого уровня. По прохождению трассы до самого второго трамплина я чувствовала эту уверенность, а когда упала, то даже не поняла, что произошло, ведь я все делала правильно.
— А что за история со сменой прыжка?
— На протяжении восьми лет я прыгала сальто с крестом — его проще вытянуть, если ты перекручиваешь в процессе, и легче сгруппировать, если недокручиваешь. Перед соревнованиями тренеры сказали делать прыжок с сальто, прогнувшись. В первый раз я упала, но потом проработала этот трюк, и мне сказали: смотрится отлично, будешь прыгать его на Олимпиаде. На тренировках тоже все получалось, поэтому, когда я его исполнила во второй квалификации, и мне поставили хорошие оценки, тренеры даже не сомневались: прыгай только его. А в следующем этапе бах! — и прыжок был сорван.
— После падения ты думала о том, что надо было выполнять прыжок, проверенный годами?
— Думала, конечно. Но обсуждений с тренерами на этот счет не было никаких. Ситуация на соревнованиях такая, что нет времени что-то менять. Ты об этом даже не задумываешься. Позже, когда я разговаривала с родителями, Денисом (Денис Долгодворов — двоюродный брат Екатерины — прим. ред.), все меня спрашивали: почему ты выбрала этот прыжок, а не старый? А я его не выбирала: мне сказали прыгать, и я, как солдат, исполнила приказ. Почему еще была уверена в своих силах: раньше, когда у меня какая-то ошибка возникала, я ее сразу же исправляла в следующем заезде. И в этот раз тоже была уверена: упала в первый раз, значит, в следующий все проработаю и сделаю хорошо. Так было на тренировке, в первой квалификации — да, я неидеально отошла, но вытянула прыжок, приземлилась на ноги и получила хорошие оценки. Это во второй раз, когда уже приехала к финишу после падения, подумала: а почему я его вообще прыгала? Но было поздно.
— А что сказали тренеры?
— А ничего. Было ощущение, что им было все равно, как только ты отвыступался. После падения ко мне только подошли спросить, как моя голова, и больше я их не видела. Хотя представители федерации фристайла сразу же подбежали узнать, как я себя чувствую, нужна ли помощь, почему я прыгала именно этот прыжок. Что же до наших тренеров, то после соревнований не было ни собраний, ничего. До этого мы каждый день собирались всей командой, обсуждали нашу стратегию, задачи, технические моменты, слушали напутствия. После старта все разбежались, кто куда, а потом разъехались по домам. Я не знаю, почему так произошло. Мне команды очень не хватало.
— Ну как ты сама думаешь, с чем это связано?
— Ну, во-первых, тренеры не из нашей страны, а из Канады. Видимо, разный менталитет. Они приехали выполнить свою работу — они ее выполнили. Но если им анализ не нужен, то нам нужен и еще как. Я с собой-то разобраться не могла, а тут еще и тренеры промолчали. Хотя вопросы у меня были, и главный: зачем поменяли прыжок? Я считаю, это ошибка, которая стала роковой.
Старый прыжок я выкручивала из любого положения, как бы меня ни «подбивало» на старте. А опыта на этом прыжке у меня не было. Я начала над ним работать летом на водном трамплине, но там он технически выполнялся иначе. Когда ставила новый прыжок на снег, он был «сырой», неготовый, и я продолжала над ним работать, когда вернулась в команду после восстановления из-за травмы. Но если сравнить, сколько раз я прыгнула новый прыжок и старый, то последний исполнялся в сотни раз чаще.
— Судя по соревнованиям, новые программы мало кто показывал, в основном все исполняли классику — чтоб наверняка.
— В общем да. А наш тренер Стив Фиринг постоянно говорил мне, что нужно прыгать винт, потому что все на Олимпиаде будут прыгать винт, а в итоге его исполнили лишь пять девчонок, из них только одна вошла в шестерку лучших. Хотя прыгать винт может гораздо больше могулисток, просто все ставят то, что могут сделать безупречно, то есть старые программы.
— От многих бывалых спортсменов-могулистов поступали жалобы на трассу в «Розе-Хутор». Дескать слишком крутые бугры. У тебя были нарекания по трассе?
— Были и еще какие. В первый же день после каждого спуска я негодовала — на финишном отрезке очень крутые и большие бугры, что в итоге портит весь спуск. Ребята из нашей сборной тренировались на подобной трассе летом в Чили, а я успела на аналогичной трассе потренироваться лишь неделю в Италии, перед Олимпиадой. В Сочи трасса была длиннее, бугры сделали большие и слишком высокие, выглядело это жутковато. И в первый же день я упала на первом сальто, из-за короткого приземления на втором трамплине, ободрала себе подбородок — даже шрам остался, до кучи потянула травмированную год назад ногу и ударилась головой. Ну, думаю, конец Олимпиаде. Потом по просьбам спортсменов бугры сделали меньше и ниже, сделали удобное расстояние между ними, и стало нормально. Но из-за этого падения я пропустила два дня тренировок, а там уже и квалификация.
Трасса была сложна еще и тем, что ритм бугров был разный: чередовались короткие и длинные. Эти места надо было четко держать в голове: если на длинных выпустишь скорость, в маленькие не впишешься и грохнешься. Кроме того, смена ритма не должна влиять на технику, иначе судьи снижали оценки.
— После твоего выступления среди обывателей ходило мнение: мол, зачем ехать на Олимпиаду после травмы, других, что ли, нет?
— В том и дело, что нет. Но и эти «покалеченные» показывают результаты, которых достаточно, чтобы отобраться на Игры. Когда я получила травму, даже не думала, что смогу пройти отбор, вернуться в сборную и снова выйти на олимпийский старт. Мне потребовался год, чтобы реабилитироваться, а затем в кратчайшие сроки фактически заново научиться ездить, делать прыжки, как и раньше. И у меня получилось. Я считаю свое попадание на эту Олимпиаду заслуженным.
С другой стороны, я была на выступлении фигуристов, когда мы выиграли командные соревнования. Я гордилась нашими спортсменами, которые так здорово выступали, и возвращение Плющенко было грандиозным. Но когда увидела, как на тренировке он неудачно прыгнул и отказался от участия в состязаниях, подумала: ради чего было это возвращение? Олимпийская медаль, безусловно, важное событие в жизни каждого спортсмена, но здоровье должно быть важнее. К тому же у фигуристов замена есть — та же Липницкая или Сотникова, а у нас новое поколение еще не подросло. Нас реально некем заменить, поэтому на счету каждый могулист. Даже при том, что мои коллеги по команде тренировались в течение двух сезонов, а я захватила лишь второй из них, и то частично, я была вторая в сборной.
— Как можно решить эту проблему, на твой взгляд?
— Нужно развивать этот вид спорта, строить инфраструктуру. После смены руководства в федерации фристайла начали что-то делать, но разрыв между нашим поколением и следующим, которое будет кататься на нашем уровне, пока слишком большой. Когда мне было 15 лет, я наступала на пятки 25-летним. Сейчас 15-летние не наступают нам на пятки. У нас нет конкуренции. Поэтому в России и в Томске в частности стоит вопрос о том, чтобы возродить старые школы и создать новые. Я считаю, благодаря нашим результатам шаги в этом направлении делаются все чаще. В Академгородке построили Балетную гору, поставили подъемник, купили ратрак, фристайл сделали базовым видом спорта в Томской области и начали выделять на него деньги. Ребят на начальном этапе начинают тренировать в лучших условиях, нежели были у нас. Мы, когда начинали, прыгали на батуте на улице, отбиваясь от мошки. И при этом я не первая, кто вырос здесь, как спортсмен, занимаясь в спартанских условиях. Только на одной зимней Олимпиаде не было томских спортсменов-фристайлистов — в 1994 году. И это достойный результат — не каждый регион может выставлять спортсмена на Игры. Очень хочется эту спортивную династию в Томске продолжить.
— Но для этого нужно остаться здесь…
— Я готова попробовать. В Томске я выросла как спортсмен, и своими заслугами обязана этому городу. Рада, что власти начали уделять внимание фристайлу, это заставляет самих спортсменов смотреть на свои перспективы в Томске иначе.
— После Ванкувера ты говорила, что могла бы открыть здесь свою спортшколу или уйти в тренерство. После очередной Олимпиады планы не поменялись?
— Пока нет. Перед Играми я приезжала в Томск, тренировалась под руководством папы и видела его маленьких подопечных. Я им что-то советую, а самой на душе радостно, что опыт кому-то передаю. Ведь когда ты прошел такой длинный путь, а знаниями поделиться не с кем, начинаешь думать: ну и зачем это все было? Сейчас я понимаю, что работать тренером мне будет тяжело. А вот быть в коллективе, заниматься развитием и продвижением этого вида спорта мне было бы интересно. Я могла бы давать начальные знания ребятишкам, а к спорту высоких достижений они бы шли уже с другим тренером. Мы договорились с папой, что после Олимпиады я закончу сезон, отдохну и поработаю с ним, чтобы понять, насколько это по мне.
— А как насчет завершения спортивной карьеры, о чем ты заявила после Игр в Сочи?
— Сейчас, когда страсти внутри меня улеглись, думаю, я поторопилась с решением. Я многого достигла в этом спорте, и нужно объективно оценить свои силы после восстановления, чтобы ясно понимать, на что буду способна в следующем сезоне. И если силы и здоровье позволят, то есть интересный вариант выступить на следующем чемпионате мира 2015 года в Австрии.
