«Средний взрослый знает о музыке не больше, чем ребенок»
Материалы публикуются в рамках информационного сотрудничества «В Томске» и газеты ТГУ «Проект Alma Mater»
Музыкальный критик Артем Варгафтик — о том, как увлечь слушателя, и почему советское музыковедение является лженаукой
Артем Варгафтик — профессиональный музыкант, виолончелист, рассказывающий о Бахе и Чайковском так, что, кажется, жил с ними в одну эпоху и обедал за одним столом. О великих композиторах он рассказывает просто, с историями и примерами, и избегает личных оценок их произведений. За передачи «Оркестровая яма» и «Партитуры не горят», которые выходили на телеканале «Культура», Варгафтик дважды был лауреатом премии «ТЭФИ» — в 2003 и 2004-м годах. В Томск он приехал с программой «Азбука оркестра» и после концерта дал интервью.
— Артем Михайлович, в одном из своих интервью вы говорите, что рассказывая взрослым о музыке нужно от них требовать не больше, чем от детей. С чем связан такой подход?
— Я в слушателях, прежде всего, стараюсь видеть людей, а уже потом обращать внимание на социокультурные, гендерные, возрастные и прочие стратификации. Средний взрослый знает ничуть не больше, чем школьник о том предмете, который здесь обсуждается. Но при этом у взрослого иногда есть необходимость надувать щеки и делать вид, что он что-то помнит, что ему знакомы какие-то имена, факты. Ребенок может честно сказать: да, я этого не знаю, и особо по этому поводу не комплексовать. Взрослый так прямо вам не скажет. А если скажет, то с вызовом: мне вообще все это не надо, мне это все равно.
К таким людям нужен особый подход. А в остальном — если у людей есть любопытство, здравый смысл и логика, с ними можно найти общий язык. Можно сделать так, что они поймут все, что ты им сообщаешь на словах, и услышат какую-то взаимосвязь между сказанным и тем, что звучит. Потому что главная и единственная цель этих разговоров состоит в том, чтобы у людей каким-то образом срослось между собой звучащее и переданное на словах. Чтобы возникло то представление о музыкальной реальности, которое позволит потом в ней самостоятельно ориентироваться.
И я могу повторить то же самое. Если окажется, что кому-то из уважаемых слушателей любого возраста я не нужен, он нашел какие-то нити, за которые дальше сам сможет вытянуть еще информацию, значит, мы встретимся на других концертах, может быть, в каких-то сетевых сообществах.
Очень часто люди боятся высказывать собственные суждения, потому что считают, что для этого нужно какое-то особое право, лицензия. Но и без такой лицензии человек сможет адекватно судить, выбирать, в итоге выберет лучшее, если у него есть собственный интерес и он понимает, что к чему.
— Еще одно ваше высказывание: «Популяризация не должна превращаться в продажу товара». Можете объяснить, что вы имеете в виду?
— Это идеоматическое выражение, которое существует на английском языке. Мои англоговорящие коллеги, употребляя его, под «продажей» имеют в виду тот стиль общения, который возникает между вами и приказчиком в каком-нибудь магазине, где вы выбираете, прицениваетесь, сомневаетесь, а человек заинтересованно объясняет вам преимущество дорогого товара перед дешевым. По-простому это — манипуляция.
Смысл нашего общения с аудиторией заключается в том, что мне ничего от них не нужно. Я ничего не прошу, но действительно буду очень рад, если эти люди придут на другой концерт. Мне нужно только понимание того, что они не зря пришли. Когда это понимание наступает — это собственно для них самый правильный результат, потому что они не зря свое время потратили и деньги тоже.
— Сейчас в России появилась новая волна научно-популярных проектов, как вы считаете, с чем это связано и какие из них вы можете назвать удачными?
— Ну вот, «Арзамас» удачный… Но когда речь идет об определенных и хорошо структурированных гуманитарных дисциплинах, там все понятно. Понятно, что является достоверным и необходимым знанием, а что какими-то менее обязательными к нему комментариями. И все, кто хочет разговаривать на данную тему, должны обладать этим определенным корпусом знаний, чтобы оперировать одними и теми же фактами.
А вот в нашей области не очень понятно, что является правильным, необходимым и общепринятым корпусом знаний. Советское музыковедение — это лженаука. Прежде всего потому, что оно за общепризнанные обязательные знания выдает оценочные суждения не бесспорного характера. Кроме того, оно столь же догматично, как, например, классическая теология.
Поэтому только при признании каких-то определенных и очень для постороннего человека не очевидных истин вы можете обсуждать их, например, с музыковедами, которые имеют степень кандидатов и докторов.
А что касается просто знаний о музыке, не для диссертации, а для нормального человека, которому это интересно, то надо разбираться, что является значимой информацией, что имеет смысл знать и изучать, а что можно спокойно пропустить между ушей. Потому что принципиально отличается представление о музыке у тех, кто знает нотную грамоту, и тех, кто не знает. Те, кто не знает, по определению во многом не разберутся никогда. Но это не делает их людьми второго сорта.
Этот момент вообще никак не учитывается при продумывании, организации, обсуждении всякой научно-популярной деятельности.
С другой стороны, есть много разных знаний, которые на самом деле знаниями вообще не являются. Вот доводилось ли вам когда-нибудь видеть, как устроена типовая лекция в интернете о том же самом Бахе? Она содержит текст, в большом количестве нотные примеры и примерно такие рассуждения: в этих кантатах такого-то года такого-то месяца Иван Семенович Бах очень глубоко и оригинально развивает темы, заложенные в тексте либретто. И дальше начинаются попытки совершенно негодными средствами описать то, что вот эти нотки означают большие тягостные сомнения, а вот эти — страдания.
Одна из классических лженаучных, но чрезвычайно живучих тем, которые из одного музыковедческого труда в другой переносятся, – это то, что якобы определенным образом написанные ноты называются темой или мотивом креста. При этом совершенно четко и многократно людьми уровня Игоря Федоровича Стравинского, не последнего композитора, было сказано, что это умозрительное явление, оно существует только в воображении того, кто смотрит в ноты, видит там эту фигурку и дальше пытается ее отождествить с каким-то звуком. «Невозможно услышать крест», — это цитата Игоря Федоровича Стравинского.
Я работаю на радио и понимаю очень четко, чем отличаются факты, оценочные суждения и предположения. Это в журналисткой хартии записано, как и то, что всегда нужно делать так, чтобы слушатель, читатель или зритель тоже понимал, какого рода информацию ему передают.
Я исхожу из того, что всегда существует какой-то конечный, достаточно ограниченный объем информации, которую вы можете передать. Невозможно в одном концерте, даже цикле концертов, рассказать все, что известно. Информация — это всегда отбор. Это необходимость говорить да и нет: это пойдет, а это не пойдет. И место на твердом диске, которым является человеческий мозг, соответственно избитому сравнению, тоже достаточно быстро заканчивается у всех, к кому вы обращаетесь со своей популяризацией. Это место надо заполнять чем-то полезным — таким, что, во-первых, останется, а не забудется, а во-вторых, поможет человеку сформулировать следующий запрос о том, что его заинтересует.
— Продолжая эту тему. Как человеку, который хочет научиться разбираться в музыке, не утонуть в большом количестве информации, которое его окружает? В интернете существует огромное количество ресурсов, какие из них являются авторитетными?
— На русском языке достоверных ресурсов, которые бы классифицировали по признаку авторитетно-неавторитетно, я не знаю. Может, они и есть, но как-то мимо меня прошли. Bachtrack.com — сайт, которым мы регулярно пользуемся, потому что он, кроме всего прочего, ведет мировую статистику: сколько где чего исполнено, сколько каких оперных спектаклей поставлено, какие авторы и произведения наиболее популярны. И в опере, и в балете, и в филармонической музыке. Эти объективные цифры существуют. Несколько лет подряд Валерий Абисалович Гергиев официально носил по этой статистике титул The World’s Business Man — «Самый занятый в мире человек». Потому что у него было больше всего концертов.
Эти данные верифицированы. Можно говорить об их неокончательности и неполноте, но они, по крайней мере, есть.
Очень сильно повышает адекватность вашего восприятия простой набор выходных данных того, что вы слушаете. Если просто играет музыка и вы не знаете, как она называется — это один разговор. Именно из этого создаются горы, я извиняюсь, которыми завалены «Яндекс», ВК» и «Одноклассники»: «Моцарт, Реквием по мечте» и все вот это вот, когда люди понятия не имеют, как на самом деле что называется, и дают этому собственные названия. Нет, ради бога, если им так нравится, я не против. Но у любого классического произведения есть автор, название на языке оригинала и все такое прочее. Когда мои коллеги или я концерты ведем, здесь, живой публике, или по радио, в эфире, мы обязаны это сообщить. Если к этому добавить еще год создания произведения, на уровне выходных данных, которые есть у любой книжки, это уже прочищает мозги. На основании этого можно как-то продвигаться, что-то дальше узнавать, если хочется узнать.
— Артем, вы часто ведете концерты в разных городах России. Как вы оцениваете уровень провинциальных филармоний, оркестров и их репертуар?
— Я бываю, конечно, не везде. Но исходя из своего опыта могу сказать, что все меньше понимаю, какими законами управляется то, от чего зависит уровень коллективов, филармоний и аудитории. Это не связано с миллионностью города, например. Есть миллионники, совершенно убитые в этом смысле, один из самых горьких примеров — это Самара. Мое сотрудничество с тамошним филармоническим оркестром закончилось в апреле прошлого года потрясающим эпизодом: оркестр «разошелся» и практически остановился в «Болеро» Равеля — произведении, в котором в принципе нечего играть, если вовремя вступать.
Понятно, что существует несколько крупных центров, про которые все знают. Кроме Москвы и Питера это, безусловно, Екатеринбург, там самая крепкая и правильная филармония, и дай ей бог здоровья. Существует Новосибирск, вернее, существовал до самого недавнего времени, потому что, судя по всему, в нем филармоническая деятельность сходит на нет, и хорошо если там хотя бы остался прославленный оркестр более-менее на ходу.
Еще третий город примерно того же уровня — Нижний Новгород. Где все очень серьезно, очень консервативно.
Существуют города, где просто оркестры хорошо играют. К ним относятся Омск и Томск. В Казани за последние шесть-семь лет произошел большой подъем.
При этом мы понимаем, что есть коллективы, которые находятся в состоянии развала, причем законсервированного.
Понимаете, все упирается, так или иначе, в систему «белых тапок». История о том, что если у нас сидит великий, значит, он должен сидеть пожизненно — она не с нас началась, не нами закончится. Но весь мировой опыт подсказывает, что не надо до белых тапок сидеть. Если человек руководствуется какими-то разумными правовыми понятиями, то через какое-то время он должен закончить срок своего пребывания и уступить место за пультом следующему дирижеру. Уверяю, это сказывается на зрителях, потому что это сказывается и на игре оркестра, и на репертуаре, и на общей культурной политике, которая нас окружает. Потому что либо она происходит по правилам, либо как бог на душу положит.
