Трава сквозь асфальт

Каких только имен не бывает на свете. Вот у меня есть знакомый израильтянин, которого зовут Лиор. Это означает в переводе, дословно, «свет мне». Он и живет в полном соответствии с именем, «освещая» только свой жизненный путь, не замечая вокруг никого. Кроме разве что близких людей — жены и сына.

Говорящее имя. Если подумать, его вправе носить очень многие. Просто не имя, а манифест. Оно и раньше эгоистически настроенных граждан было немало, но в наши дни, куда ни посмотришь, ― сплошные лиоры. Такое складывается порой впечатление. Люди разобщены, семейные связи разомкнуты. Общественные узы — тем более. Каждый сам по себе: сидят в своем углу и светят себе, любимому, как могут. Жить в свое удовольствие, для себя, стало нормой. Эталоном и лозунгом.

Следствие разобщенности мы наблюдаем в повседневной жизни — далеко и близко. Это одно из объяснений того, почему в нашем болоте ничего не меняется. Почему нет общественного движения, вообще никакого видимого развития. И властные меры, мне кажется, способствуют своекорыстным, эгоистическим устремлениям. Власть, если и не насаждает «лиорские» настроения, то всячески им потворствует. А что, «кремлевским мудрецам» удобно: чем больше разобщены, отделены друг от друга подданные, тем проще ими володеть. То есть управлять, манипулировать.

Но вот власть заволновалась, занервничала. У нее, в отличие от общества, предельно обострено восприятие всего сущего. Что ж такого страшного для себя она, воплощение зла, разглядела? Многотысячный митинг на столичной площади всколыхнуть основы государственного строя не может, хотя это неприятное для Кремля событие. Возможно, за ним последуют другой, третий — даже скорее всего. Но тут важен и настрой, с которым люди выходят.

Как отмечали везде, москвичи в день общественного единения (вот вам подлинная единая Россия) были приветливы и дружелюбны. Что на них не похоже, по моим личным наблюдениям. Там не было никакого озлобления, кипения страстей — ничего путного в злобе не рождается. А вот добродушие, чувство собственного достоинства было, — что характерно, кстати, и для нашего митинга. Значит, вопреки утверждениям, на площади выходили не отбросы общества, а его лучшая часть. Не маргиналы, а граждане.

Что-то носится в воздухе, какие-то слабо уловимые сдвиги заметны. Почему — пусть разбираются социологи, психологи, политологи. То ли надоело «светить» только себе, и все устали от разобщенности, то ли еще что, не знаю. Но изменения в людях происходят. Так трава, рвущаяся к свету, пробивает асфальт и выходит на волю, и в обманчивой ее слабости — столько мощи, потаенной силы.

Какие-то отдельные признаки смены общественного настроения, склонности к добру и позитиву можно было заметить и раньше. После московских событий, обдумывая это, вызвал в памяти несколько последних эпизодов из жизни нашего города. И выстроилась такая, знаете, любопытная цепочка, наводящая мысль о мало заметном, но явственном, смею надеяться, процессе.

Ну, вспомните, когда на Каштаке прохожие спасли из пожара ребятишек, а потом завалили эту семью вещами. Несли посуду, одежду, постельное белье. Деньги давали. До этого был случай, когда, увидев в багажнике женщину, томичи кинулись ее выручать от вздорного, с помутненным сознанием мужа, — сюжет довольно известный. Один кинулся, другой, третий…

Благотворительность как-то оживилась. Везде появились прозрачные пластиковые коробки, в которых заметны не мятые червонцы, а купюры посущественней. Тут акция «Чистая попа» — копят на памперсы для «ничейных» малышей, там фонд имени Алены Петровой собирает деньги для детей, больных раком крови. В магазинах, аптеках, везде.

Какое-то модельное агентство провело благотворительный марафон в пользу этого фонда. Что им, паблисити понадобилась? Вроде не бедствовали. Сам захожу недавно в «Факел» по делу, а там для инвалидов — настоящее шоу, показ выполненной для них модной одежды. Люди в колясках, возбужденные такие, передвигаются — глаза горят. Потом иду к приятелю в гости и вижу в подъезде картину: парень поднимает изрядно поддавшую старую тетку и беззлобно воспитывает, а ее подруга, чуть более адекватная, сокрушенно внимает. Раньше шли себе мимо — пьяный, больной ли, не важно.

В нашем дворе, опять к вопросу об умонастроениях, всем миром выхаживали сбитую машиной собаку. Бездомный пес, беспородный, а вот поди ж ты, возили его на операцию, потом на перевязки, кололи лекарства, а когда тот поправился, дружно искали, куда бы пристроить, и нашли-таки хозяина. История не уникальная, но это и хорошо. Одни возятся с дворнягами, другие помогают детям. Областная филармония вон затеяла концерты для будущих мам. Тоже альтруистический поступок.

Может, ошибаюсь, но сдается мне, таких примеров становится больше, и это радует. Обнадеживает. Важно ведь то, что происходит с нами: меняемся мы — изменяться будет сама жизнь. С внешними ее проявлениями. Это особенно значимо в переходное, как наше, переломное время.

Мысль, конечно, не нова, так было всегда. Листаю исторические документы эпохи падения крепостного права — письма, заметки, воспоминания, и убеждаюсь.

Журнальная полемика. Салонные споры. Проекты освобождения помещичьих крестьян. Всеобщее оживление, дворянские комитеты, пора надежд. А в это время один приметливый и умный человек отмечает, как самое важное, «склон к добру», и ставит в зависимость от него все остальное. 1860-й год. Позапрошлое столетие. А в другом письме, всматриваясь в действительность, пишет: «Между тем мир как-то светлеет и светлеет, в тьме скрываться уже нельзя…».

Известная, между прочим, личность. Его бюст стоит у нас на площади, названной его именем, — рядом с «Букинистом».

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора